Сын Ра. Волшебный эпос. Владимир Радимиров

его… душеньку, ага, растравливают. Ну никакой нету радости таких примучивать да потрошить. Жа-а-лко! Ы-гы! Гы-гы-гы!

      И верзила такую рожу скроил несусветную и до того артистическую слезу из глазу́ утёр, что ватажники его не удержалися и, точно лошади на лугу, заржали-расхохоталися. Такой, гады, хай разухабистый подняли, будто смешней шуточки отродясь не слыхали.

      Главарь же выждал малёхи, покуда подельнички его угомонятся чуток, достал из кармана штанов грязный платок, высморкался в него с присвистом, затем крякнул, ладонью по столу брякнул и тягуче так, явно прикалываясь, Явана спрашивает:

      – Кто тако-о-о-й? Почему в краях наших без дозволу ша-а-а-стаешь? Рази ж ты, тля, не знаешь, что у нас плату за проход взимают, а?

      Яваха смолчал; головою лишь покачал.

      А вожак опять оживился, к приспешникам своим оборотился, гнилые зубы ощерил и далее заканителил:

      – Ай-яй-яй! Поглядите на него, братцы – они не знают! Очевидно, их благочиние поблажку за то получить чают. Хэ! Ан тебе нет – отрицательный ответ!

      И он кривой палец на Ваню наставил и назидательным тоном загундявил:

      – За закононезнание ещё пуще́е полагается наказание! Во, значит, у нас каким макаром… А ты думал как? Да-да… Так что для начала, милочек, отдай-ка нам свой кошелёчек! С золотом у тебя который… Ага! Давай-давай!

      Яван же на то молча кивает, сумку на стуле поправляет, а затем приколиста этого и вопрошает:

      – Ну а если я вам кошелёк и вправду отдам, то отпустить меня обещаете?

      Верзила-главарь аж руками всплеснул, возмущаясь.

      – Гля, робяты, что за нахал, а?! Он вроде как условия нам ещё ставит, али ваньку пред нами валяет! Это в его-то незавидном положении… Ух же, бо́рзая щень!

      Бормотным хором и нестройным ором поддержала предводителя его кодла, но недолго продолжалася их ругня, ибо громила руку поднял и враз её оборвал.

      – Слухай меня, цыплячья тля, – заявил он деловито, кривляясь рожей небритой, – я вот чё тебе предлагаю. Для первоначалу ты кошелёчек свой мне с поклоном преподнесёшь. Та-ак. Потом… э-э-э… на карачках к ножкам моим не дюже чистым – во! – подползёшь, и со сладострастием их облобызаешь. Хы-гы-гы! Ну а напоследок мы это… ногами тебя попинаем и ежели чего тебе сломаем, то уж не обессудь – снисходительным будь. Веселимся, понимаешь, без излишних затей – как умеем.

      И ухмылку глумливую растянул до ушей.

      Вся банда, конечно, за животы от хохоту похваталася, а кое-кто из посетителей бочком-бочком, – и в дверь ретировался; почуяли обыватели, что запахло тут жареным, вот в бега-то и вдарились. А Яваха смотрел на этих ублюдков, смотрел, и наглость их вопиющую едва-то терпел. Дух буйный у него даже под горло подступил, и сердце ретивое ходуном в груди заходило. Но всё ж таки он нрав свой горячий укоротил и вот как скопившееся негодование разрядил: как вмажет ладошкой по столешине от души.

      Ажно кувшин подскочил на аршин!

      Все враз и смолкли и уставились на Ваню точно волки.

      – А у меня другое имеется предложение! –