Разные судьбы. Александр Васильевич Ершов-Дремов

для меня и Сергея, да и для Андрея тоже.

      Было видно, что Степан Андреевич волновался.

      – Было это давно. Вот с этого дома уходил я на фронт. Шел мне тогда двадцать второй год. Провожать меня особенно некому (отец уже воевал): мать, брат, двое товарищей, да соседская девчонка Люба. Ну, что, посидели мы, выпили, станцевал я с этой Любой пару раз, да и все на этом, куда еще. Не ахти какое веселье, а на утро – на сборный пункт. Попрощался я с матерью, друзьями, а тут и Люба эта самая. И откуда ей взяться-то было?

      – Степан Андреевич, я буду ждать Вас с войны, – говорит, а у самой слезы в глазах.

      А я ей говорю:

      – Да что ты, мы ведь с тобой и не встречались даже. Да ты, пока я воюю, еще встретишь кого-нибудь, да замуж выйдешь.

      А она:

      – Нет, Вас только Вас буду ждать!

      Обхватила меня за шею и шепчет на ухо:

      – Люблю я Вас, Степан Андреевич, миленький, люблю!

      – Ошеломила она тогда меня, ох, как ошеломила. Ну, я так легонько отстранил ее от себя. Поцеловал в лоб, словно передо мной ребенок стоял, и пошел. Ничего ей тогда конкретно не обещал. Война есть война, всякое может быть. А как только сел в вагон, то вскоре и забыл про нее. Ну ладно, время идет, война к концу. Еще в сорок третьем узнал, что мать погибла во время бомбежки. Отец тоже погиб под Кенигсбергом, брат пропал без вести. Один, как перст, остался. Куда податься? А тут Михаил, друг мой фронтовой. Он и увез меня к себе на Родину.

      – Там у меня, говорит, есть соседка. Познакомлю я вас.

      – Так и решили. Приехали туда: голод, разруха. Надо начинать все с начала. Впряглись в работу. Восстанавливаем технику, пашем, сеем. Председатель тут наш и вздохнул посвободнее.

      – Что б я без вас делал, мужики? – говорил он.

      – А тут праздник – годовщина Великой отечественной войны. Собрание, речь, ну, устроил он нам что-то вроде вечеринки. Отвлек людей маленько от тяжких мыслей. Гармонь заливисто играет. Тут я и познакомился с девушкой, о которой мне Михаил говорил. Уж поздно вечером проводил ее до дома. Встречаться после стали. Любили мы друг друга и вскоре поженились. Как мы жили, как любили друг друга! Сына она мне подарила. Радости не было конца! Сын! Ведь это ж надо! Сын! У меня сын! Но судьбе было угодно распорядиться по-своему. Видно, ей было угодно нанести страшный удар. Удар, который расколол пополам наше счастье. Прибыли тогда в наше село шоферы – мои земляки. Посидели, выпили мы тогда. И напомнили они мне тогда про Любу. Сказали: «Помнишь, она тебя провожала? Жить без тебя не может. Болеет сильно, болеет от тоски по тебе». Вспомнил я, наконец, ту девочку, которая провожала меня на фронт. Я-то только вспомнил, а она, оказывается, ни на минуту меня не забывала. Не забывала с того самого дня, когда на фронт меня провожала. Любила, значит, она меня, не детское у нее было воображение. И так мне ее стало жалко, что, выпив следующую порцию водки, меня уже не надо было уговаривать. И я поехал. А чтобы не раздумал, они мне постоянно подливали, поддерживая мое хмельное состояние. Так и увезли они меня. А немного отрезвев, предстал я перед Любой. Боже мой, в кого же превратила болезнь ту