Разные судьбы. Александр Васильевич Ершов-Дремов

Андреевич посмотрел на ребят и улыбнулся. Даже в несчастье своем они были похожи.

      – Конечно же напишу. Я рад помочь.

      Когда письмо было написано, Сергей продиктовал адрес. Услышав адрес, Степан Андреевич сменился в лице и побледнел. Андрей никогда ранее не замечал в отце таких перемен.

      – Что с тобой, папа?

      Степан Андреевич взял себя в руки.

      – Ничего-ничего, ребятки. Это, видно, от волнения.

      Пришло время прощаться. Степан Андреевич, тепло простившись с ребятами, вышел из больницы. Он вернулся домой и лег на диван. «Сын-сын, мой Сережка!» – стучало у него в висках. «Двух мнений быть не может. Его мать – Евдокия Николаевна Зацепина. Ведь такая только одна. Боже мой, что же делать? Как мне себя вести? Как рассказать об этом Сергею? Поймет ли меня? Да и захочет ли понять, что я тогда не мог поступить иначе? Ах, Евдокия-Евдокия, милая ты моя Евдокия, сколько же я тебе принес горя?! Но не мог же я тогда стать убийцей над человеком, который меня любил, и от разлуки по мне заболел неизлечимой болезнью, названье которой – тоска. О, Боже, за что вы меня так любили?! А вот теперь и плата за вашу крепкую любовь. Лучше бы было, если б я никогда не знал этого чувства. Но я что? Я, может, выдержу удар такой силы. Когда ты сможешь простить меня за мой добрый порыв и непоправимый грех?!». Он еще долго думал, терзал себя мыслями, а под утро забылся, перенося себя к той единственной и незабвенной и до селе недосягаемой любимой женщине.

* * *

      Прошло уже две недели со дня отъезда Сергея, а Евдокия до сих пор не могла привыкнуть к одиночеству. Впервые за много лет она осталась наедине со своими мыслями. От Сергея, как он уехал, было одно письмо. Сколько раз она перечитывала, прижимала к груди, и вновь принималась читать. Прибегала к ней и Вера поделиться своей радостью. Как-то раз Евдокия шла с работы домой. Ее нагонял Михаил.

      – Евдокия, – окликнул он ее, – здравствуй, соседка!

      – А, Михаил, здравствуй.

      – Что такая понурая, думаешь о чем?

      – Думать есть о чем. Дум много, одолели просто. А ты как, Михаил, привыкаешь?

      – А мне что привыкать. Я ведь домой вернулся. Здесь у меня отец и дочь.

      – А там, на Севере? Там ведь у тебя тоже сын и жена.

      – Не вышло там ничего. Пятнадцать лет впустую, сын там – Вовка. Обещал приехать. Дружим мы с ним. Трудно мне без него.

      – А то нет, – вторила ему Евдокия. – Конечно трудно. Дети ведь наши. Я по себе знаю. – Голос Евдокии дрогнул.

      – Трудно тебе, Евдокия.

      – Трудно, Миша! Ох, как трудно!

      – Ты, Евдокия, думай, что хочешь, но не верю я, чтобы Степан подлецом оказался.

      – И я не верю, Миша, потому и люблю его до сих пор.

      – Ох, как бы я хотел, чтобы ты, Евдокия, вновь была счастлива, чтобы вы нашли друг друга.

      – Ой, Михаил, да возможно ли это? Может ли это случиться? Это ты от доброты своей желаешь такого. Если б это могло случиться, я бы ему все забыла. Все на свете. – И она не выдержала, уткнулась ему в грудь и разрыдалась, да так, как плачут люди, которые долго терпят, в себе копят, а уж потом избавляются