Домашний рай. Савелий Новодачный

что пока Нахимов занимался делами, связанными со смертью Семена, Славик Замазкин боролся с неожиданным бедствием в виде фурункула. Подцепил где-то инфекцию, и фурункул на правой ладони набухал и гнил, но Славик мужественно терпел боль, боясь идти в больницу, – все рассчитывал, что само собой рассосется, смазывал то зеленкой, то йодом, отмачивал в горячей воде, однако ничего не помогало.

      Ночью организм взбунтовался, нервная система пришла в возбуждение, посылая своему хозяину острейшие приступы боли, ладонь так дергало и терзало, что Славик тут же побежал в долгопрудненскую больницу к хирургу.

      – Забегаю, к нему. Дураком меня сразу обозвал, фурункул вырезал тут же, обработал и для страховки в палату положил, проверить, не загноится ли снова. Там, Сашок, я таких страхов натерпелся, если б ты только знал. Не дай бог попасть в больницу, врагу не пожелаю. Таких дураков, как я, немало оказывается: кто вырезать фурункул не успел, на заражение крови уже нарвался.

      Нахимов продемонстрировал Славику шрам от такого же фурункула, полученного им во время сельхозработ в первом семестре. Замазкин внимательно осмотрел шрам.

      – Надо же, мы с тобой, выходит, собратья по несчастью. Тоже в долгопской больнице вырезал?

      Александр кивнул.

      – Ну так вот. В палате с одним пенсионером лежал, тот раньше на электроламповом заводе пахал. И на, пошел мне уши полоскать. При Брежневе спекуляция развилась, мол, очень сильно, тащат все и тащат. У нас на заводе, говорит, поставили автомат-робот, а станки старые, не успевают, робот через определенное время отключается, а станок еще работает. Все, теперь надо чинить на корню.

      – Удар, значит, по психике тебе, Славик, нанесли, – проговорил Нахимов, – то, чему тебя учили в школе и институте, оказывается, не совпало с реальностью.

      Но Славик, решительно не замечая иронии одногруппника, стремился выговориться.

      – Еще слесарь был с завода, тот на наши часы начал гнать. За шестьдесят пять рублей три раза часы покупал, сыну и себе. Ломаются, твою мать! Брак гонят, особенно в конце квартала, говорит. Я ему в ответ, хорошие, мол, часы, штампуют и штампуют. А он мне, собака, со знанием дела отвечает: у нас не штампуют, у нас анкерные механизмы, это в Германии штамповка, у нас ежели брак, на сборочном кто-то проглядел. И не поспоришь с ним. Этот слесарь добивает меня, везде у нас так. Я ему говорю, а как же ракеты наши? А он мне, как ты сейчас вот, с ехидцей, ну да, зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, а также в области балета впереди планеты всей. И стало мне, Сашок, плохо. Это что получается, все наши семьдесят лет псу под хвост, если даже немцы, которых мы в войну и в хвост, и в гриву отметелили, часы лучше нас делают?!

      Славик замолчал, видно встреча с обычной больницей и представителями рабочего класса, без обиняков режущих правду-матку, отрезвила его.

      – Да и что тут сказать, Сашок, прав этот слесарь. Он мне говорит, был бы ты шишка, лежал бы в больнице министерской, а тут тебе помажут фурацилином за три копейки, и будь доволен. Хорошо