Ильич. Сергей Волков

десяти утра Афганец добрался до дороги, по которой медленно ползла пропылённая колонна – БТР, десяток бортовых «Уралов», два бензовоза и замыкающей «маталыга», то бишь бронетягач «МТ-ЛБ».

      Афганец не удивился и не обрадовался. Он просто пошёл наперерез колонне и остановился только тогда, когда с головного БТР по странному духу, идущему прямо под колеса, начали стрелять на поражение.

      – Не попали, суки. Я на дорогу сел, руками машу. А они ссат подойти, показывают – уходи, падла. И я тогда лёг. Прямо посреди дороги. Чтобы не объехали. И тогда они слезли с брони и подошли. Ты кто, спрашивают. А я не могу ответить. Смеюсь только и на цепь показываю. Она размоталась и в пыли лежит, сука. Как змея из железа…

      В конечном итоге Афганца подобрали, расковали, дали воды, расспросили и привезли в военный городок рядом с Кундузом, в штаб 149-ого гвардейского мотострелкового полка. Там его данные записали, переодели, помыли, определили в полковой медпункт, и начальник особого отдела отправил запрос по рядовому Андрею Полякову в штаб 40-вой армии.

      – Ну и всё, – Афганец скалил в улыбке прокуренные зубы. – Отъелся я, рука подзажила. А потом комиссия. Полкан такой кричит мне: «Чё, сынок, ты снова в строю. Горишь желанием выполнить интернациональный долг? Мы тебя к званию сержанта представили и медали «ЗБЗ». А я ему, суке усатой: «Да пошёл ты на хер, чма кусок!» Мне ж пох, я ж умер там… В горах. Короче, комиссовали меня в итоге, по дурке. Майор из больнички написал: «органическое повреждение ЦНС». Короче, с башкой что-то типа. Но я думаю, они поняли там, что служить в их этой армии я больше не стану да и всё. И отправили меня домой, падла…

      Домой – это означало в Средневолжск. Медаль «За боевые заслуги» Афганец все таки получил и оказался первым награждённым на той войне из всех средневолжцев. За это его пригласили в горком, пожали руку, предложили работу в райкоме комсомола и выделили однокомнатную квартиру в новом доме на «Тридцатке», то есть на Тридцатом квартале. Это был восемьдесят седьмой год, Серый как раз собирался в армию. Сейчас на дворе был девяносто второй, Афганец разменял четвёртый десяток и выглядел так, словно ему уже было под пятьдесят.

      Афганские горы вытянули из его и без того не очень крепкого тела все здоровье, рыжий шакал со впалыми боками выпил душу, а водка довершила разгром, превратив Афганца в ходячего мертвеца. Серый не любил, боялся и ненавидел его, но при этом жалел и считал кем-то вроде дяди или старшего брата, хотя жалеть было не за что, а по факту Афганец приходился ему отчимом.

      Пока Афганец ходил в героях, а Серый был в армии, его мать умудрилась сойтись с «героем Кандагара», выйти за него замуж, пожить год семейной жизнью, со скандалом развестись и уехать к первому мужу, отцу Серого, на Кубань.

      Серый мать не осуждал. С отцом они расстались лет семь как, а афганская тема с середины восьмидесятых была у всех на слуху. По телевизору показывали как Кобзон и Розенбаум поют перед запылёнными парнями в шляпах, стоя на броне БМП, а в журнале «Парус» печатали стихи солдата, взорвавшего