Смерть чистого разума. Алексей Королев

сего момента доктор казался мне воплощением гостеприимства. Целебану, вероятно, тоже. Мы помялись несколько секунд, после чего Веледницкий сделал приглашающий жест – но он так очевидно касался меня одного, что я совершенно оторопел. «Весьма приятно», – сухо сказал Целебан, оставаясь на месте. «Весьма», – подтвердил Веледницкий. Инспектор остался у повозки, ожидая, чем завершится эта удивительная сцена.

      «Господин Целебан, я должен поблагодарить вас за услугу». (Я говорил всё ещё по-французски.)

      «Пустяки», – отозвался инспектор. «Тем более, что вы наверняка остаётесь в уверенности, что вас должны были доставить обратно».

      Мне ничего не оставалось, как признать его правоту.

      Целебан протянул мне руку на прощание. Что ж, руку я пожал.

      Мы вошли во дворик. Мадам и мадемуазель уже куда-то испарились и только Николай Иванович – всё с тем же неописуемо изумлённым видом – стоял в дверях. Он открыл было рот, но доктор Веледницкий жестом попросил его молчать и далее; затем прямо из hall’а, не дав мне даже снять пальто, почти насильно втолкнул меня в свой кабинет. Не предложив сесть и не сев сам, он выдохнул и сиплым голосом сказал:

      «Лев Корнильевич исчез».

      Несколькими часами позже доктор Веледницкий сказал, что был поражён моей первой реакцией на свои слова. «Вы совершенно не изменились в лице, только принялись крутить пуговицу на пальто, да так яростно, что оторвали её в одно мгновение. А потом спросили: “А это наверняка?”».

      Признаться, про пуговицу я вспомнил, а вот про вопрос забыл. Не то чтобы я отличался особым хладнокровием, врачи склонны считать это формой меланхолии, но очевидно, сперва просто не поверил словам доктора. Для того, чтобы сообразить, что он не сошёл с ума и не шутит, впрочем, понадобилось всего несколько секунд.

      «Как это произошло?»

      «Прежде чем рассказать вам всё, Степан Сергеевич, я должен кое-что прояснить. Вы, очевидно, единственный из нас, кто совершенно точно никоим образом непричастен к событиям сегодняшнего дня; впрочем, нельзя исключать полицейский заговор и ваше в нём участие, но… Я не поклонник парадоксов и верю в то, что у истины всегда самое простое объяснение. За это меня и не любит Натансон. Таким образом, у вас своего рода алиби».

      «Погодите, Антонин Васильевич. Слово “алиби” обычно употребляется, когда речь идёт о преступлении».

      «Совершенно верно, – ответил Веледницкий. – Я думаю, что Корвин убит».

      «Господи помилуй».

      «Не спрашивайте меня, почему я так думаю. Я не видел его тела. У меня нет ни единого соображения насчёт cui prodest. И я, конечно, буду счастлив ошибиться. Но тем не менее сейчас я прошу вас о помощи».

      «Какого же рода?» – спросил я.

      «Поговорите с обитателями дома. Со всеми и порознь. Да, вы мало знакомы с Тер-Мелкумовым, но вам мирволит генеральша, да и господин Лавров не смотрит на вас как на пустое место, то есть как на меня. Думаю, даже его степенство вы в состоянии разговорить».

      «Помилуйте, да