Вахта Барса. Петр Альшевский

По невнимательности налив ванну кипятка, не сливай; опускайся в него, он и не кипяток, ты бы его спокойно выпила, вот и пей, устраивайся и пей, я пил. Мне уже не так горячо. Беседы о благополучном возвращении, конечно, стихают, но отплытие состоялось. Забрезжил свет. Нечто забрезжило.

      Приди, тишина. Сдохните, мрази, производящие из шедевров природы меховые шедевры на кренящейся шхуне вводимой убежденности под скрипучее шарканье морского дьявола и непонятные предостережения разбегающихся крыс; девушка, милая девушка, объясните на вашем примере почему у меня сегодня не стоит.

      Звезда, Москва, гроздья парных фонарей. Ни облака. Там темно, но там река: левее и ниже. У ее истоков получал по рогам Корэмицу Юхтович, вопиюще огребали неусидчивые и простоватые богословы; стой на месте, друг, мы сами к тебе подойдем.

      Слабых любовь убивает.

      Я не слаб и не силен. Вот послушайте мой стон: «Ы-ыыы, ы-ыыы, завывает ветер. Плачет ребенок, минуты бегут как на пожар, утки покрякают и перестанут». А потом?

      Потом амба. На футбольном поле лежит затоптанный судья. Он в трауре – черная майка, черные трусы, ему не до богопознания: «Невинен я, не хочу знать души моей, презираю жизнь мою», в нем не бродят соки новых свершений. Очнувшись, он сглотнул натощак засохший пельмень и отказался от линейности мышления. Брошенное вслепую копье попало меж ягодиц привставшего бродяги по интернету.

      Зазвенело. До сих пор звенит.

      Не желаете разделить нашу участь? Что-ооо? Мы идем записываться в цирк. Перед носом плещется обволакивающая явь, прорастают, сближаясь, порочные многоэтажки, в задрипанных телогрейках бредут четыре представителя трудового народа: Господи, сделай так, чтобы, умирая, им было за что Тебя поблагодарить… поручи замыкающему их группу парню возглавить марш христианской молодежи; Марина с Бирюлево впустит?

      Она была мне нужна.

      Почем она была тебе нужна?

      Ты словно бы она. Все измеряешь деньгами. У меня ни машины, ни положения в обществе…

      Сорвалось? Вне времени?

      Мутируя, мы хрюкаем и поднимаем воротники, кто еще жив – недоразумение, буду рад с тобой, да, моя хорошая, буду рад с тобой. Ты не рада. Ценя свою молодость, смотришь вперед на месяцы, на годы, от увиденного проседаешь, твоя голова полностью умещается в моей ладони, тебя проще простого довести до самоубийства, но, если приближается зима, то тем самым приближается и весна, вскоре нам вновь предстоит встретить ее привидение, а вон и дерево, на котором любил ночевать Олег «Таран», с превеликим радушием поведавший бы твоим зашоренным подругам об ацтекским памятниках грибам. Вопреки расхожему мнению он в порядке. На его окнах решетки без штор.

      Заходи, солнце. Не лезьте, люди. Втянув щеки, «Таран» покачивает нижней челюстью.

      Ад есть. Рая нет.

      Для пессимистического фатализма существует великое разнообразие разумных причин. К вам, Олег, игриво подбегают три собачки…

      Пожалуйста.

      И все доберманы.

      Вот