Многочисленные Катерины. Джон Грин

постаралась уйти как можно быстрее, чтобы не причинять ему боли, но когда она сказала, что ей пора, он расплакался. И тогда она прижала его голову к своей груди.

      Колин чувствовал себя смешным и жалким, но все же хотел, чтобы так продолжалось как можно дольше; он не сомневался в том, что ее отсутствие причинит ему еще более острую боль, чем само расставание.

      Но она все же ушла, и, оставшись один, он принялся искать анаграммы для слов «мой пропавший кусочек», тщетно пытаясь уснуть.

      [шесть]

      Так бывало всегда: он искал и искал ключи от Сатанинского катафалка, а потом говорил:

      – Ладно, поеду на автобусе, – и по пути к выходу обнаруживал ключи.

      Ключи появляются в тот самый момент, когда решаешь ехать на автобусе; Катерины появляются тогда, когда ты уже не веришь в то, что в мире найдется еще одна Катерина; и, конечно, озарение приходит в тот момент, когда ты уже смирился с тем, что оно никогда не придет.

      Колин изо всех старался запомнить пришедшую в голову мысль. Он по-прежнему лежал на спине, и то, что он сейчас ощущал, казалось ему приятней тысячи оргазмов. Эврика…

      – Что, озарение пришло? – взволнованно спросил Гассан.

      – Мне нужно это записать, – сказал Колин и сел.

      Голова раскалывалась, но он все же сунул руку в карман и вытащил маленький блокнот, который всегда носил с собой. Карандаш, лежавший в блокноте, сломался пополам, но писал все равно прилично.

      Он все еще чертил, когда услышал шаги, и, подняв глаза, увидел Линдси Ли Уэллс. На ней была футболка с надписью «Гатшот!». В руках у нее была аптечка с красным крестом.

      Линдси склонилась над ним, предупредила: «Будет щипаться» – и вонзила в рану длинную ватную палочку, которую предварительно обмакнула, как показалось Колину, в соус чили.

      – Ай! – крикнул он и заметил, что на ресницы больших карих глаз Линдси падают капли пота.

      – Знаю, прости. Все, готово. Зашивать не надо, но маленький шрам останется. Ничего?

      – Что мне еще один шрам? – рассеянно сказал Колин. – У меня такое чувство, будто меня ударили прямо в мозг.

      – Сотрясение мозга не исключается, – заметила Линдси, бинтуя его. – Какой сегодня день недели? Где ты находишься?

      – Сегодня вторник, а я в Теннесси.

      – Кто был младшим сенатором от штата Нью-Гэмпшир в 1873 году? – спросил Гассан.

      – Бэйнбридж Уодли, – ответил Колин. – По-моему, у меня нет сотрясения мозга.

      – Серьезно? – спросила Линдси. – Ты знаешь, кто был младшим сенатором?

      Колин кивнул.

      – Ага, – сказал он. – Я всех сенаторов помню. А этого запомнить совсем легко, потому что только родители, которые люто ненавидят своего сына, могут назвать его Бэйнбриджем Уодли.

      – Да ну, – засмеялся Гассан. – Быть Уодли – это уже и так стремно! А он еще и Бейнбридж – неудивительно, что бедняга так и не стал президентом.

      – Зато президентом стал мужик по имени Миллард Филлмор. Ни одна любящая мать не назовет своего сына Миллардом, – добавила Линдси.

      Она