На всемирном поприще. Петербург – Париж – Милан. Лев Ильич Мечников

ей, не подвергаясь за это упрекам. А она была неудовлетворена, надломлена этой же самой обстановкой. Он задавал себе вопрос: могло ли быть иначе?

      Сама Лизанька между тем показалась на дорожке, которая вела от дома к подобию беседки, где сидел Богдан. В походке ее была смелость ребенка, взросшего на свободе с мечтой о гусарах. Простое белое платье, стянутое у талии золотым поясом, драпировалось очень живописно вокруг ее несколько сухоньких, но стройных и сильных членов. Бледное лицо напоминало и Офелию, и Розалинду[36]. Русые волосы горели на солнце…

      – А, вы вот куда запропастились! – сказала она с обыкновенной бесцеремонностью, садясь на скамье подле Богдана.

      Он не отвечал.

      Лизанька увидела на его лице, что он был в таком настроении духа, в каком она не привыкла видеть его. Сама сердясь внутренне на себя, она однако же непременно хотела воспользоваться минутой и завести с ним разговор. Не знала, однако, с чего начать.

      – Как вам не скучно жить без дела? – спросила она наконец.

      – А вам как не скучно с теми делами, с которыми вы живете?

      – Отчего мне может быть скучно: я делаю полезное.

      – Стряпать на кухне тоже очень полезно, но ведь вы же этого не делаете.

      – Будто женщина так и должна весь век возиться со стряпней и с хозяйством?

      – Я этого не сказал. Я говорю только, что вы из полезных дел выбираете те, которые вам больше нравятся.

      – Я все же не понимаю, о чем это вы говорите?

      – Я говорю о ваших горячих разговорах, о ваших попытках возвести в почетное звание «человеческой личности» всякого, например Марсова, даже меня пожалуй, о ваших филантропических проектах и подвигах…

      – Да разве все это не полезно? Разве не хорошо, что я стараюсь иметь влияние на молодого человека для того, чтобы поддержать его на доброй дороге? Ведь это только женщина и может сделать: для этого нужно уметь сочувствовать человеку так, как мужчины никогда не могут сочувствовать. Наконец, ведь это все, что женщина может сделать в нашем обществе.

      – Этого я не думаю. Мне кажется, что женщина может сделать гораздо больше.

      – Да что же? – спросила она почти с беспокойством, глядя на его смуглое лицо, имевшее в эту минуту весьма нравившийся ей, восторженный, почти аскетический характер.

      – Женщина может сделать счастье человека.

      Лизаньке в первый раз приходилось слышать эту фразу, произнесенную не с ребяческим жаром Марсова, а совершенно таким же серьезным тоном, с каким Николай Сергеич говорил об истинах политической экономии. Она была внутренне рада, услышавши ее.

      – Вы говорите, как очень еще молодой человек, – возразила она, понимая, что пришел ее черед играть роль демона с этим юношей, отталкивавшим ее своим скептицизмом, – счастье возможно было бы только в идеальном обществе…

      – Мне никаких идеалов и идеальных обществ не нужно, – говорил вспыльчиво Богдан, –

36

Героини пьес Шекспира «Гамлет» и «Как вам это понравится».