Юные разочарования Тимоти Хаггингтона. Евгений Октябрьский

попытался прочитать, как представлял это в исполнении заикающегося Шекспира. Сначала в зале царила тишина. Потом сквозь моё заикание начали пробиваться чужие плохо скрываемые хохотки, пока наконец меня не остановили.

      – Я сказал удиви, а не ужасни меня. – Тон тени из приятного быстро сменился на раздражённый, – Что это сейчас было?

      – Шекспир… – Едва нашёлся что ответить я, совсем растерявшись.

      – Шекспир что? Едет по кочкам? – Фыркнул наш руководитель и сзади него раздались смешки.

      – Шекспир заикался. – Поделился я своим знанием и услышал, как сзади меня, за кулисами кто-то громко прыснул от смеха и сказал «повёлся чудик». У меня в момент похолодели руки. Я осознал свою ошибку и уже было не важно, что говорили чёрные тени внизу. Я провалился. Окончательно и бесповоротно.

      Но, кажется, мне было даже не жаль. Я возвращался домой с пустотой внутри. Мне не нужна была сцена. Мне не нужно было внимание публики и свет прожекторов. Мне нужно было внимание Ванды. Что ж, я получил его. Целых пять минут Ванда действительно думала только обо мне с этим дурацким «шекспировским заиканием». Дурак. Не знаю, кого я винил тогда больше: Джеймса, что подкинул эту дурацкую идею, или себя за то, что так легко принял на веру. Я не хотел идти в школу, опасаясь насмешек. Но их не последовало. Кажется, не меня одного хмурая тень отчитала в тот день. Трио девочек тоже были мрачнее тучи.

      Ванда нагнала меня внезапно после уроков возле моего шкафчика.

      – Сожалею, что ты не прошёл отбор. – Кажется, она сказала это искренне, – Шекспир это хоть что-то действительно связанное с театром, а не как у остальных.

      Внутри меня потеплело. Ванда оценила мой крайне провальный номер и теперь это грело мне сердце, возрождая надежду на то, что мы сможем с ней подружиться. Хотя бы подружиться.

      – Думаешь, мне стоило бы выступать на сцене? – Спросил я с улыбкой.

      – Нет, ни за что. – Хмыкнула Ванда, – Ты…на сцене…это был бы полный провал.

      Она развернулась и гордо ушла, вновь оставив меня лишь смотреть ей вслед. Ну конечно, а что я ещё ожидал от неё? Это была Ванда. Она любила себя и просто наслаждалась демонстрируя мне свою жалость. Как будто ей не всё равно, что я чувствую. Но вся её поддержка и соболезнование были напускными. И от этого мне хотелось кинуть ей в след противный томик Шекспира, надеясь попасть в голову. На смену грусти и злости пришло разочарование.

      Что бы я ни делал, Ванда была неприступной. Она играла со мной, то давая надежду, то пытаясь опустить мою самооценку. Мне хотелось верить, что её высокомерие лишь напускное. Но та Ванда, которую я видел днями в классе пропадала, стоило ей заговорить со мной. Я действительно был для неё чудиком. И потому сам вскоре стал избегать её внимания, запретив себе думать о ней. Без мыслей о Ванде появилось гораздо больше свободного времени, которое я не знал, чем занять.

      В школе дела шли весьма однообразно. Никому не было дела до меня. Меня даже не взяли в рождественскую сценку, и я был единственным учеником, сидевшим в зале. Впрочем, это ни