Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь. Карина Демина

что спина зачесалась, на сей раз не от гвоздиков, но от пробивавшихся крыльев, которые демонстрировать Евстафию Елисеевичу было не с руки. Его и так хвост нервирует.

      Хвост!

      – А… – Себастьян положил аргумент на стол, и чешуя поспешила приобрести оттенок мореного дуба. – А хвост? От него при всем моем желании избавиться не выйдет.

      – Что ты, дорогой, – всплеснул ручками познаньский воевода. – Хвост красоте не помеха! Под юбками спрячешь… ты убери-то, убери…

      Он сам сдвинул хвост, взявшись осторожно, двумя пальчиками.

      – Остальное я тоже под юбками спрячу? – мрачнея, поинтересовался Себастьян.

      Он вдруг ясно осознал, что отвертеться не выйдет. И дело даже не в самом Евстафии Елисеевиче, который, верно, осознавал, в сколь непростое положение ставит подчиненного, но в том самом высочайшем доверии, обмануть которое было невозможно.

      А еще в контракте, заключенном на крови уже не по надобности – родители давно смирились, – но по традиции… вот эта традиция и аукается, чтоб ей…

      …попробуешь отказаться – все одно заставят, но отказ припомнят, пусть и не сразу…

      …и не только Себастьяну…

      …небось Евстафий Елисеевич многим поперек горла стоит со своей принципиальностью, совестью и происхождением. Нет, сам-то он никогда не скажет, не намекнет даже; но Себастьян небось взрослый и без намеков разумеет.

      Познаньский воевода вздохнул и с упреком произнес:

      – Себастьянушка, неужто ты Старику не доверяешь? Сделает все в лучшем виде…

      Главное, чтобы он потом этот «лучший» вид к исходному привел. А то ведь шуточки у старого мизантропа нехорошие…

      – Не кручинься, Себастьянушка. Взгляни на это дело с другой стороны…

      – Это с какой же?

      – Месяц в компании первых красавиц королевства… приглядишься, а там, как знать, и жену себе подыщешь…

      …вот чего Себастьяну для полного счастья не хватает, так это жены.

      – Ты ж у нас парень видный… и девица, чай, не хуже получится… – продолжал увещевать Евстафий Елисеевич.

      Оставалась последняя надежда, благо кое-что о конкурсе Себастьян все же знал.

      Он поднялся.

      И обошел огромный стол.

      Евстафий Елисеевич наблюдал за маневрами подопечного с явною опаской, но вопросов не задавал. Себастьян же, покосившись на дверь, точно опасаясь, что признание его станет достоянием общественности – пусть сия общественность и состоит из одной лишь панны секретаря, – произнес пронзительным шепотом:

      – Евстафий Елисеевич, я должен вам признаться… – Он стыдливо потупился, и черные длинные ресницы затрепетали. – Есть одно… обстоятельство… которое не позволит мне…

      Себастьян говорил низким голосом, с придыханием. Девицы находили эту его манеру весьма волнительной, а вот познаньский воевода отчего-то густо покраснел.

      – При всем моем желании… служить короне… – Себастьян испустил пронзительный вздох и, наклонившись к самому уху начальства, прошептал: – Я не девственник.

      – Что?!

      Евстафий