Рассказы Люси Синицыной, ученицы третьего класса. Ирина Пивоварова

промокашку из моей вспотевшей ладони и развернула её.

      – Интересно, чем это мы занимаемся на уроках?

      Учительница разгладила промокашку и, слегка откинув назад голову, стала читать:

      – «Здравствуйте высокая уважаемая Людмила Ивановна!..»

      Класс насторожился.

      – Между прочим, перед обращением ставится запятая, – ледяным голосом сообщила Вера Евстигнеевна. – «…Вам пишет издалека ваша бывшая школьная подруга Людмила Семёновна…»

      Класс тихо захихикал.

      – «Привет с далёкого Севера!» – с невозмутимым лицом произнесла Вера Евстигнеевна.

      Класс захохотал. Я не знала, куда провалиться. А Вера Евстигнеевна читала громко и отчётливо:

      – «Как поживают ваши детки Серёжа и Костя? Ваш Серёжа очень красивый. А ваш Костя…»

      С классом творилось что-то невообразимое.

      А учительница читала дальше. К моему ужасу, она не пропускала ни одного слова! Она читала очень спокойно, только всё сильнее и сильнее откидывала назад голову, только брови её ползли выше и выше:

      – «…И его выгнали из института.

      А ваш муж Си… Синди…» Как? Тут что-то непонятное…

      – Синдибобер, – тихо сказала я.

      С моими ушами творилось что-то страшное. От них всей моей голове было горячо и неприятно.

      – Ка-а-ак?!

      Класс на секунду замер.

      – Синдибобер, – повторила я. – Синдибобер Филимондрович…

      И тут класс как будто взорвался. Все захохотали в полный голос. Как сумасшедшие!

      Валька Длиннохвостова, которая сидела слева от меня, вся красная как рак, тоненько и пронзительно визжала. Иванов, выпучив глаза и раскрыв рот, катался по парте. А толстый Бураков от смеха прямо повалился с парты, как мешок.

      Одна Вера Евстигнеевна не смеялась.

      – Встань, Бураков! – приказала она. – Не вижу ничего смешного! И вообще, прекратите шум в классе!

      Бураков сейчас же вскочил. Хохот смолк, как по команде. В полной тишине учительница дочитала мою промокашку.

      Теперь все ждали, что будет дальше. Одна Длиннохвостова всё ещё давилась смехом за соседней партой.

      – Ну что же, – сказала учительница. – Теперь мне всё ясно. Я всегда подозревала, Синицына, что для тебя приставки и суффиксы «мура и ерунда».

      И не только приставки и суффиксы!

      Класс снова насторожился. Сима Коростылёва с открытым ртом слушала каждое слово Веры Евстигнеевны и переводила взгляд с меня на неё и обратно.

      – Выходит, я была права… Ну что же… Раз это так, раз учёба для тебя, по твоему собственному выражению, «мура и ерунда», придётся поступить с тобой, как с тем Серёжей, которого за плохую успеваемость выгнали из института, и освободить тебя от занятий в школе!

      Общий вздох, похожий на вздох ужаса, пронёсся по классу. Дело принимало серьёзный оборот…

      – Да, Синицына, я допустила ошибку. Я полагала, что ты стала учиться хуже потому, что тебе трудно, потому, что ты много болела и пропустила, а что же оказывается?.. Оказывается, тебе просто «не хочется этого учить никогда»! Встань, когда