Цвет тишины. София Шуленина

набережной не было ни души. Ветер кусал лицо, шумел в ушах. Она засунула руки поглубже в карманы – на таком холоде не спасали даже шерстяные перчатки. В окнах горел свет. Желтый, потолочный свет, который зажгли те, кто был внутри. Тори смотрела в окна и была снаружи, и отчего-то этот желтый свет навевал на нее скорее тоску, чем ощущение уюта. Ей не хотелось оказаться внутри. Она бы шла и шла по темной пустой набережной, наперерез ветру и ледяным брызгам, шла бы всю ночь, это было в сто раз уютнее и веселее.

      А потом она увидела волнорез, и человека на краю волнореза, и веселье улетучилось. Как много причин может быть у человека пойти в шторм осенью к воде и забраться на волнорез? Тори побоялась озвучить ответ даже себе самой.

      Человек стоял спиной к набережной. Слишком большой плащ хлопал на ветру, как оторвавшийся парус. Она не знала, что опаснее – окликнуть его или подойти и взять за руку – и ни за что на свете не отпускать. Она спустилась на сырую скользкую гальку, вскарабкалась на волнорез и пошла по узкой полоске бетонных плит. Ветер кидал в лицо ледяные брызги, такой сильный, что мог сбить с ног. Резиновые сапоги проскальзывали.

      – Простите? – крикнула Тори через ветер. – Вы слышите меня?

      Человек не отозвался. На нем были джинсы и кеды, простые летние кеды. Тахти ходил в таких же, даже в мороз, и сердце ее пропустило удар. Это же не Тахти? Но она знала, что это не Тахти, она узнала бы его со спины. Даже в темноте.

      Ветер сорвал с головы человека капюшон, и светлые волосы разлетелись на ветру. Он сделал шаг в сторону.

      В сторону края.

      – Стойте! – крикнула Тори, но человек не отреагировал.

      Она подобралась к нему – наполовину ползком, наполовину бегом, и схватила за руку. Схватила так крепко, как только могла. И потянула назад, подальше от края. Хотя бы на шаг.

      Человек вздрогнул, обернулся к ней. Они едва удержали равновесие на сыром бетоне. По обе стороны билось в ярости черное море. Они схватились друг за друга, чтобы не упасть, и всего лишь шлепнулись на колени. Но хотя бы не в воду. В ледяную воду у самых бетонных плит, в шторм, ночью? Не замерзнешь, так разобьешься. Но им повезло.

      Он смотрел на нее ясными, прозрачными от страха глазами. Она все еще сжимала его руку. Он дернул ладонь, она не отпустила.

      – Что ты здесь делаешь? – спросила она.

      Он не ответил, только покачал головой. Она узнала его. Они виделись раньше, но ни разу не разговаривали.

      – Не говори мне, что хотел спрыгнуть, – сказала она. – Самоубийство – это не выход. Ты так ничего не исправишь.

      Он смотрел на нее без единого слова, а потом отвернулся.

      – Пойдем, – сказала Тори. – Вставай.

      Она встала, потянула его за собой, и он тоже поднялся на ноги. Они балансировали на ветру на сырых камнях, шажок за шажком, словно канатоходцы без страховки на головокружительной высоте, и ветер ярился, стремился скинуть их в воду. Она шла впереди, он – за ней. Она держала его за руку.

      Она держала его за руку до самого дома.

      ///

      Таких, как Рильке, учит жизнь, учит жестко и быстро. Он был обычным парнишкой,