Операция «Шасть!». Александр Сивинских

жаловаться, – сказал Дредд. – Ну, поехали за цацкой?

      Возражений не поступило.

      Молодцы, заранее готовясь вкусить далеко не гастрономическое блюдо «яйца всмятку», полезли в Илюхину крошку «Оку». Однако страшного, вопреки ожиданиям, не случилось. Машинка загадочным образом стала как будто просторней и удобней, чем обычно. То есть за ней и по пути в СЭС было замечено что-то подобное, но куда менее явно. А тут – на тебе!

      Друзья, шумно и радостно подивившись этому необъяснимому с материалистических позиций факту, трижды повторили опыт с посадкой-высадкой. Результат остался прежним. Неказистая снаружи коробчонка на колёсиках изнутри устойчиво обнаруживала объём и комфорт класса люкс. Решив, что от добра добра не ищут, молодцы устроились на подросших диванах и, примеряя с хохотом кто пилотку санитара, а кто респиратор, отправились к Дредду.

      На углу улиц Трофима Лысенко и Томаса Моргана, возле уважаемого Картафановским населением продуктового универсама «Дед-самоед», Муромский свернул к обочине. Сказал «купить кое-чего треба!», заглушил двигатель и, пообещав скоро вернуться, двинул в магазин.

      Остальные выбрались из «Окушки» наружу, перекурить. Подле стоянки обосновалось молодежное трио – два паренька с гитарами да девчушка с бубном. Коллектив был явно студенческим, пели ребята больше для души, но и от вознаграждения не отказывались. Гитарный футляр возле ног артистов гостеприимно распахивал нутро как для мелочи, так и для купюр. Судя по приличному количеству заинтересованных зрителей, савояры не халтурили, работали с полной отдачей.

      В настоящий момент студиозусы выводили дрожащими голосами душещипательную историю:

      У палаццо с колоннами,

      Что напротив аптеки,

      Жили люди бездомные —

      Без жилья человеки.

      Дочь при грязном подвальчике,

      При отце-гемофиле.

      Приходили к ним мальчики

      И девчонку любили.

      Но любили без совести

      За копейки и бусы, —

      Нет печальнее повести,

      Самоеды – тунгусы…

      А отец, как ни подопьёт,

      Вечно пьяный и злобный,

      И на дочку в сердцах орёт,

      Разнесчастный бездомный:

      – Ах, зачем ты, родная кровь,

      На дырявом матраце

      Продавала свою любовь

      За копейки и цацки?

      Ты позоришь меня, отца,

      Перед графом в палаццо,

      Отдаваяся без конца

      При посредстве матраца!

      Граф смеётся в моё лицо

      Из окна экипажа.

      Ох, комиссия – быть отцом

      Взрослой дочки продажной!

      В этом месте напряжение достигло предела. Гитары зазвучали по-настоящему драматично, бубен затрепетал бронзовыми лепестками, как погибающий в огне мотылёк. У девушки-певуньи подозрительно заблестели глаза. Да ведь и было от чего! Ситуация в песне приближалась к критической:

      И схватил тут старик кинжал

      И воскликнул: