Tempus. Алиса Михайловна Атарова

большим парком с вековыми раскидистыми деревьями и даже небольшим зеленым лабиринтом. Крадясь мимо окон бального зала, он невольно заглянул внутрь из темноты, и его кольнула зависть: в красивых тяжелых платьях женщины болтали, прикрывая губы веерами, мужчины в сюртуках о чем-то жарко спорили, держа бокалы в руках, а по начищенному паркету изящно скользили пары. Вся эта сцена, освещенная по первому слову моды не газом, а электричеством, украшенная живыми цветами и каким-то блеском богатства, заставила его на мгновение забыть о собственной убогой жизни. Он, словно зачарованный, смотрел, как кружатся в танце молодые барышни, и невольно шагнул ближе к окну. Кто-то с той стороны подошел к тяжелым портьерам, и он очнулся, отпрянув во тьму. Юноша с тоской посмотрел на свои одежды – нет, они не были старыми и очень ветхими, но обладали плохим качеством и были довольно поношенными. На его ногах были старые сапоги с потрепанными голенищами и стоптанными пятками из-за того, что ему постоянно приходилось забираться на колки и спрыгивать.

      Мэтью тряхнул головой, прогоняя наваждение. Ему это никогда не снилось и никогда не хотелось. Он не стремился к богатству и войти в элиту Лондона, но иллюзия света, когда он стоял во тьме, невольно заставила его вздрогнуть. Он продолжил свой путь. По крайней мере, он достаточно показал жизни, что лучше к ней приспособлен, а ведь он был даже не из этого времени! А эти люди – отними у них богатство, и они окажутся совершенно беспомощны перед суровой реальностью, ведь им никогда не приходилось драться за кусок хлеба и воровать кошельки. Когда-то они и сами были теми, у кого он был не прочь стащить пару шиллингов.

      Он зашел в глубину сада, где его никто бы не смог увидеть из гостей и отругать за подобную вольность, улегся на траву и уставился в небо, попыхивая своей трубкой (последнее было несколько рискованно, но он надеялся, что сейчас еще слишком рано, чтобы гости отправились на свои прогулки по саду, ведь каждый знал, чем занимается пара молодых людей в саду, скрытые от глаз маменек). Достав одной рукой из-за пазухи подвеску, он провел пальцем по чешуйчатой поверхности, глядя на нее в тусклом свете ночи.

      – Что же мне делать… – задумчиво протянул он, вглядываясь в зеленые глаза змеи, которые сейчас казались черными. Впервые за восемь лет у него был шанс – настоящий шанс! – разобраться, что здесь происходит и вернуться домой, но ему приходилось играть по правилам XIX века. Он не мог просто подойти к вдове и попросить рассказать про брошь, потому что это было против правил приличий. Он не мог купить у нее украшение или заставить признаться, откуда она у нее, потому что, опять-таки, это было против правил приличий! Он не мог даже остаться с ней наедине, потому что это было самое грубое нарушение правил приличий. К тому же, он не какой-то джентльмен, который навещает знакомую даму за чашечкой чая в гостиной, нет, он обычная прислуга, которая должна смотреть в пол и делать то, что ей велено. Впрочем, навещать знакомых дам было тоже против правил (хотя Зонко это, например,