Мать четырех ветров. Татьяна Коростышевская

Зигфрид. – С сожалением вынужден признать, драгоценная донья, что наша прогулка подходит к концу.

      – Ты иди, мне еще хочется здесь побыть. – Я с неохотой высвободилась из его длинных рук. – Все равно еще часа два результатов дожидаться.

      – Хочешь, я закажу для тебя в канцелярии разрешение на свободный вечер? В городе появился известный кукольник, и сегодня он будет выступать на площади Розы.

      – Было бы неплохо, – оживилась я. – Куклы какие, перчаточные? Ну, их еще здесь буратини называют.

      – Не интересовался такими тонкостями, – пожал плечами огневик. – Вот вечером и посмотрим. Договорились?

      Я широко улыбнулась и кивнула, а потом долго провожала взглядом сутуловатую фигуру, неспешно спускающуюся с холма.

      – …Кляйнерманн все так же норовит залезть под каждый каблук, попадающий в поле его слабого зрения.

      Тягучая интонация, мед и сталь. Я резко развернулась, чтобы, как в пропасть, рухнуть в синюю глубину его глаз. Манящих, пугающих, родных, но таких холодных сейчас. Сказочный Кащей, мой разлюбезный фальшивый супруг – валашский господарь Влад по прозванию Дракон с безмятежным видом сидел на лавке, где только минуту назад я, обнявшись, беседовала с Зигфридом. Господарь выглядел свежим, будто только что выбрался из прохладной купели. На отросших ниже плеч волосах блестели капельки воды. И все так же остры были его скулы и причудливо изогнуты брови и тверды очертания губ, которые, я помнила, так приятно было целовать. Кружевная белая сорочка с широким воротом открывала ключицы, темные штаны заправлены в короткие мягкие сапоги. Ни плаща, ни шпаги, будто не в горячей Элории мы с ним повстречались, а на полонине, на горном пастбище, собрались овец выпасать.

      Покраснела я отчаянно. Мне почему-то стало стыдно и за свои вольности с бароном, и за кокетство неуместное. А еще за то, что в последнюю нашу встречу с Владом я оставила его одного, беспомощного, беззащитного и… ох-хо-хонюшки!.. нагишом. А когда я в своих воспоминаниях дошла до того места, где я вот этого самого господаря без его ведома на себе женила, смерть мне показалась не слишком строгим наказанием.

      – Ты… вы… Какими судьбами?

      – О, это непростой вопрос, – улыбнулся господарь уголком губ; от его кривоватой усмешки веяло холодом. – Дороги судьбы извилисты и мне не подвластны. О них скорее можете поведать вы, сударыня.

      Ах, значит, «сударыня»! Значит, с ходу меня тут никто прощать не собирается? Не очень-то и хотелось, ёжкин кот! Я вздернула подбородок.

      – Не соблаговолите ли уточнить, князь?

      А вот так! Чтоб не думал лишнего, чтоб неповадно… чтоб впредь…

      А слезы все равно солоно булькают в гортани, и зрение затуманилось. Ох, беда с девкой, то есть со мной. И хорошо-то мне было как без господаря, тихо, а явился, как гром среди ясного неба, покой мне порушил.

      – Макошь, плетельщица судеб, которая с некоторых пор приходится вам родственницей, дергает за ниточки. Уточните у нее.

      – Всенепременно, – ответила я равнодушно. – Я, пожалуй, по-другому сформулирую вопрос…

      Неужели Влад прав и бабушка принимает постоянное участие в