Мать четырех ветров. Татьяна Коростышевская

сточных труб, было непривычно. Зиг не подвел – разрешение на прогулку за пределами Квадрилиума ждало меня в канцелярии. Со всеми полагающимися подписями и даже сургучной печатью, на коей символически изображались все четыре факультета, сиречь стихии. Огненная саламандра, припадающая к земле на фоне перевернутого треугольника, держала в лапе кубок, олицетворяющий воду, а жирный эллипс, в который заключалась картинка, был ветром. Ну, или вроде этого.

      – Все в порядке, – с сожалением сообщил мне стражник. – Мэтресса Ягг, прошу вас.

      Но, вопреки ожиданиям, дорогу мне не уступил, а продолжал смотреть с какой-то мальчишеской обидой. Я в сотый раз, пытаясь не трясти головой, расправила на плечах кружево новой мантильи и вопросительно приподняла брови.

      – Говорят, университет с землей сровняло? – несмело вопросил вояка.

      Ах, вот в чем дело! Я улыбнулась с облегчением. Мальчик торчит здесь, у западных ворот, и ему ничегошеньки не видно, что там, в самом сердце Квадрилиума, происходит.

      – Тряхнуло знатно, – с готовностью ответила я. – Внутренние перекрытия в нескольких корпусах порушило, только уже почти все починили. Маги, знаешь ли, ценят комфорт.

      – Говорят, студенты из окон так и сыпались, как перезрелые мандарины.

      Я важно кивнула, борясь с желанием потереть ноющее плечо. Потому что перезревшие мандарины, плохо призывающие ветер, приземляются на брусчатую дорожку с некоторым членовредительством. А что нам еще оставалось делать? Смерти своей дожидаться или спасателей? Это теперь мне уже ясно, что лучше было бы переждать. Здоровее бы были. А тогда обуяло меня чувство, названное по имени одного грецкого бога, паника то есть, вот я и скомандовала – прыгать. Высоко, далеко, страшно. Эх, трем смертям не бывать, одной не миновать! Невероятно послушный и предупредительный Игорь мое начинание с готовностью поддержал и даже вытащил из-под кровати упирающуюся всеми конечностями донью Гутьеррес. Эмелина, когда сообразила, кто ее домогается, не преминула упасть в картинный обморок. И соизволила очнуться от него, когда мы втроем уже летели вниз. Как же она орала, ёжкин кот! Кажется, обрушение западной мансарды теперь на ее, Эмелининой, совести.

      – А что говорят? Что послужило причиной?

      Я важно пожала плечами. О причинах нам никто сообщить не удосужился.

      – Будьте осторожны, донья Ягг, – наконец уступил мне дорогу служивый. – В Нижнем городе неспокойно.

      Я чинно семенила к калитке, опять поправив мантилью. Черепаховый гребень, одолженный мне ставшей невероятно предупредительной Эмелиной, был воистину огромен. Опасения, что шея моя не выдержит и надломится под его тяжестью, были не лишены оснований. Но отказаться от столь неудобной обновки я никак не могла. Эмелина с такой гордостью рассказывала, как ее героический папаша охотился в восточных морях на плотоядную черепаху-людоеда, чей панцирь и послужил материалом для украшения, что обидеть соседку просто язык не повернулся. Вот теперь и приходится ходить очень-очень прямо, как будто я элорийская селянка, несущая на голове