1415131131738. Элти В.

отгадывала, даже не претворялась, что сложно.

      Лёгким очерком факты ложатся на корявые переводки в её дневнике, и Эди видит, как рождаются её родные: широкоплечий Дхима, смуглый от постоянной работы, спокойный и ответственный; светлая, маленькая Арта, гоняющая по полям мышей и лягушек, с интересом слушающая рассказы взрослого Дхимы о препарировании в школе; тёмноволосая, недочёсанная и ехидная Калтя, которой нравятся сложности и доставать брата; и домосед Эрвин, читающий шпионские книжки под одеялом и выведывающий секреты папиных клиентов, слишком серьёзный для своих лет.

      – Эрвин злился, – рассказывает ласково папа, – и придумывал загадки посложнее. Так и доставали друг друга.

      – Ай, два сапога пара они, – улыбается мама, но за секунду её взгляд сползает вниз, как и уголки тонких губ. «Были».

      Маме плохо – это Эди понимает. Отцу не хочется – это она видит. Но что ей сделать? Как утешать людей? Что им говорят? Что делают? Как-то трогают? А как?

      Прежде чем Эди выдала что-нибудь куцее, папа успевает сказать:

      – Всё произошло ночью. Дети накануне просились задержаться допоздна, а мы им позволили. И заснули.

      – Да, я, – мама прочищает горло и смотрит куда угодно, кроме глаз дочки, – я тебя укладывала и уснула случайно. Эм, и… Мы проснулись от запаха дыма. Папа выскочил, я взяла тебя на руки, выглядываем в гостиную…

      Поднимая и опуская плечи, мама открывает рот, но не знает, как сказать.

      – Стены не видно было за пламенем, – находится папа. Насупленные плечи, сложенные на груди руки и повешенная голова – вся его фигура как тяжёлая бочка, чтобы держать в себе не капли, а литры. – Я никогда такого не видел. Не знал, что так бывает.

      – На нашей половине огня почти не было, но со стороны детской гостиная была как… сон, как кошмар, самый настоящий… ад.

      Папа зло поджимает губы, но злится явно не на маму.

      – Я даже не представлял, что делать, спросонья. Собственно, ничего я и не сделал…

      – Твой папа пытался прорваться, – уверяет мама, обняв его за плечи, – он кричал детям, искал, что накинуть на огонь, чтобы пройти к ним, но ничего уже не было – вещи горели. И никто из них не отзывался. Ты плакала, разве что.

      – Я думал уже, что могу просто пройти через огонь, но жар…

      – С ним не договоришься, – помогает Эди.

      – Верно.

      Мамины руки очерчивают нежные полосы по папиным кистям, и он вдумчиво сжимает её пальцы. Видимо, так она понимает, что ему нужна передышка. Вдвоём они, как шестерёнки, складываются в печальную идиллию, в которой Эди обычно оставляет их в дни рождения детей. Сегодня не тот случай.

      – Телефонный провод тогда уже, видимо, сгорел – даже гудков не было, – уточняет мама дрожащим голосом, но с несомненным желанием продолжать. – А дверь заклинило от жара, даже под лопнувшим окном был огонь. Но мы втроём выбрались. Кинулись к окнам детской, – поймав взгляд Эди, она снова упирается взглядом куда-то в ковёр. – Туда залезть было невозможно. Я только помню, как внутри нельзя было даже кровати различить – за огнём не было видно