Поздно. Темно. Далеко. Гарри Гордон

все. В сорок пьятом году я привел в этот дом живую корову и поднял ее на второй этаж. Вы думаете, она у меня пикнула? Не-ет. Я разделал ее ночью, и весь двор потом кушал мое мьясо!

      – Здравствуйте, дядя Миша, – сказал Парусенко, – вы меня помните?

      Дядя Миша прижал руки к груди.

      – Здравствуй, деточка. Как же я тебя не помню? Что слышно? Карлик пишет?

      – Все нормально, дядя Миша.

      – Тогда я тебя прошу. Сейчас вийдет моя фашистка, так я не хочу иметь неприятностей. Ты спустись в подвал, дай Люсе на два стакана вино, скажи, дядя Миша потом придет и випьет. Штоб ты был здоров.

      «Вот так преимущество винарки у ворот», – помотал головой Парусенко, спускаясь в подвал. Он уплатил за дядю Мишу и сам заодно уж выпил стакан розового крепкого.

      Невообразимо, что творилось в баре «Красном». Такого количества людей, разных и пьяных, Парусенко не видел никогда. Словно что-то ожидалось в природе, и неведомой силе необходимо было согнать всех этих людей в одно место, чтобы объявить о своей воле. Кто не был пьян, был просто возбужден. Плющ, с блестящими глазами, окликнул:

      – А, Паруселло, шабаш жизни!

      Рядом с Плющом сидел Слава Филин, пьяный Сыч. Он поднял дрожащую рюмку, мутно посмотрел на Парусенко и неожиданно внятно произнес:

      – Водочка любит быть холодненькая, и – сразу!

      Парусенко оглянулся на стойку – там была толпа, два бармена, Аркадий и Липа, работали не поднимая глаз.

      – Выпей пока минералочки, – предложил Плющ, – может, Лиля подойдет.

      Лиля была единственной официанткой в баре, уборщицей по совместительству, имела высшее образование и была всегда печальна.

      Парусенко налил в чашечку из-под кофе Плющиковой минералки и с отвращением выпил.

      – Женщины, – загадочно сказал Плющ, – как папуасы: им время от времени надо дарить что-то яркое.

      Филин поднял голову.

      – Женщине как бабе – надо дарить цветы!

      – Ты чего, Костик, такой веселый? – спросил Парусенко.

      – А как же мне не быть веселым, когда мне дают, наконец, мастерскую!

      – Да ну? Поздравляю. А сколько метров?

      – Одна комната тринадцать, вторая – десять.

      – Ну, это не метраж для мастерской.

      Плющ блеснул глазами.

      – Метраж, может, падла, и небольшой, зато сколько, сука, пространства!

      Неожиданно вошел Эдик. Он сходил-таки к врачу, и врач дал направление на ВТЭК. Возможно, дадут инвалидность. Хорошо бы вторую группу, это рублей шестьдесят и можно работать. Во всяком случае, можно продолжать роман, глядя в лицо Вале почаще. По этому случаю Эдик решительно направился к Вовке и потребовал три рубля. Вовка неожиданно сопротивления не оказал, видимо, был рад, что Эдик все-таки добрался до врача. «Надо идти в народ, – решил Эдик, – хватит на пять рюмок по пятьдесят грамм для независимости, на пачку „Экспресса“ и еще на трамвай, а там видно будет».

      Эдик огляделся, понял обстановку и задергался.

      – Или