Чистильщик. Эйке Шнайдер

на ноги, встряхнул.

      – Это за глупость. Думал, я за околицу тащился, потому что прогуляться захотелось, или время лишнее было перед прорывом? А если бы из прохода вылез не здоровый медведь, а кто-нибудь посерьезнее? Упырь, василиск, дракон…

      – За дурака меня держишь? Их не бывает.

      – Синего солнца тоже не бывает? – Альмод с размаху хлестнул по щеке, в голове зазвенело. – Черного неба? – Еще одна пощечина. – Зеленой крови?

      Он снова встряхнул Эрика:

      – Да сам Творец не скажет, через какой мир из бесконечного множества ляжет проход! И какая дрянь оттуда вылезет, прежде чем встанет защита! А ты ошибся в плетении, и защита не встала вообще.

      Он выпустил ворот. Эрик упал на четвереньки, неловко опершись на прокушенную руку, та подломилась, и он со всей дури приложился скулой о пол.

      – Ты. Подставил. Под удар. Непричастных.

      В живот врезался носок башмака. Эрик завалился набок, стукнувшись спиной о ножку стола. Мог бы дышать – закричал бы. А так только и оставалось, что свернуться клубком и попытаться протащить воздух в легкие.

      Альмод опустился рядом, снова рванул за воротник, заставляя сесть. Прошипел в лицо:

      – Самоуверенный самовлюбленный дурак!..

      – Я не напрашивался! – Наконец-то получилось вдохнуть. – Я вообще не хотел…

      – И не нашел ничего лучше, чем дезертировать.

      – Я не клялся никому в верности! И не буду…

      – А кто будет? Кто защитит этих людей, если одаренные вроде тебя будут кривить носы: слишком грязно, слишком опасно, слишком… Все слишком, пусть всем этим занимается кто-то другой! – Альмод выпрямился, глядя сверху вниз.

      – Как будто тебе, благородному, есть дело до черни, – устало сказал Эрик, прислонившись спиной к ножке стола. Болела рука, ныл живот, раскалывалась голова, и не осталось сил ни оправдываться, ни бояться. Пусть убивает. Уже все равно.

      – А ты видел хоть раз, во что превращается земля, если прорыв не удержали сразу? Ни травы, ни кустика, ничего живого – и десятки лет не будет ничего живого? Видел город, полный костяков? Больших, маленьких, на двух ногах, на четырех… и только ветер воет на улицах?

      Альмод сел на пол, так же прислонился к ножке стола, прикрыл глаза:

      – Я тогда был на год старше тебя. Третий мой прорыв… Тогда я еще их считал. Командир не удержал плетение в переходе… Ему оставалось два шага до выхода, мне – пять. Я свалился без сознания на четвертом, но из прохода выпал. Или вытащили – не знаю, когда в жилах закипает кровь, трудно соображать…

      – Тогда ты узнал про черное небо?

      Зачем ему это знание, ведь все равно…

      – Да. Вдвоем мы прорыв не удержали, конечно. Его сожрали, я… сбежал. Просто сбежал. Решил, что наконец-то свободен. Потом узнал: чтобы остановить тот прорыв, когда он поглотил город, пришлось собирать всех. Все отряды. Пророков, первого… Всех, кто обычно не сражается, но тут пришлось. – Альмод надолго замолчал. – А когда меня поймали, специально провезли там, чтобы посмотрел и запомнил. – Он усмехнулся. – Надо сказать, я действительно запомнил.

      – Озерное? –