Сокрушительный удар. Дик Фрэнсис

она была пуста насколько хватало глаз.

      Он мог спокойно пастись у кого-нибудь на газоне в нескольких ярдах от меня, просто я его не видел.

      Он мог быть уже на полпути к железной дороге, или к шоссе на Брайтон, или к оживленной трассе на аэропорт.

      Он мог скакать по кочкам в соседнем леске, рискуя угодить ногой в кроличью нору.

      Ночь была холодная, но я взмок. Семьдесят тысяч фунтов! Таких денег у меня не было, и взять их было неоткуда.

      Искать ночью потерявшуюся лошадь на машине нерационально. Топота копыт не услышишь, а сам конь темной масти, так что можно не увидеть его до тех пор, пока не наедешь. Он может испугаться машины, помчаться прочь, не разбирая дороги, запутаться в живой изгороди, налететь грудью на колючую проволоку, упасть, повредить хрупкие кости и нежные сухожилия…

      Я бросился во двор, забежал в кладовку, взял уздечку и аркан и побежал к ближайшему загону. Где-то там в неверном лунном свете пасся старый, отправленный на покой стиплер, которого я использовал как верховую лошадь. Должно быть, сейчас он дремлет стоя, и ему снятся давние Золотые кубки.

      Я перелез через забор и заливисто свистнул. Он иногда выходил на свист, когда был в настроении.

      – Эй, малыш! – позвал я. – Иди сюда! Иди сюда, старый хрыч! Иди сюда, бога ради!

      Иди же! Иди сюда! Но загон казался совершенно пустым.

      Я в отчаянии свистнул снова.

      Он приблизился ко мне со скоростью похоронной процессии. Понюхал мои пальцы. Послушно позволил надеть на себя уздечку и даже стоял сравнительно смирно, когда я подвел его к воротам и, взобравшись на них, сел на него, как делал обычно. Трясясь на нем без седла, я рысью проехал через двор и, выехав за ворота, предоставил ему самому выбирать направление.

      Налево лежала большая дорога, направо – лес. Мой стиплер свернул направо, но, подгоняя коня, я подумал, что, возможно, он выбрал это направление потому, что я сам бессознательно этого хотел. Лошади очень восприимчивы к мыслям, ими почти не нужно управлять.

      Если двухлеток удрал в лес, он не сможет попасть под колеса двадцатитонного грузовика. Если он в лесу, он, возможно, спокойно объедает сейчас листья с веток, а не скачет по кроличьим норам, рискуя сломать себе ногу…

      Через полмили, там, где узкая дорога пошла наверх и заросли бука, ежевики и вечнозеленых кустарников сделались еще гуще, я натянул повод, остановил коня и прислушался.

      Ничего. Только легкий шелест ветра. Конь ждал, спокойно и равнодушно. Если бы двухлеток был где-то поблизости, он бы это почуял. Значит, двухлетка здесь нет.

      Я повернул назад, пустив коня быстрой рысью по мягкой обочине дороги. Мимо ворот конюшни, у которых он захотел свернуть. Дальше, к деревне, через залитый лунным светом луг.

      Я пытался утешиться мыслью, что лошади, сбежавшие из конюшни, обычно далеко не уходят. До ближайшего места с сочной травой. Они неторопливо переходят с места на место, пощипывая травку, и срываются в галоп,