Страх. Анатолий Рыбаков

романе читатель встретится как с героями, знакомыми ему по «Детям Арбата», так и с новыми и, думаю, получит представление о том, как жили советские люди в то страшное время.

      Ученые утверждают, что способность человека к физическому выживанию в самых невероятных условиях – поразительна, порой безгранична. Этого нельзя сказать о выживании моральном: приспособляемость в нравственно деформированном обществе деформирует личность. Это тема романа. И все же деформация – процесс обратимый. И это тоже тема романа.

Анатолий Рыбаков

      Арбатское вдохновение, или Воспоминания о детстве

      Антону

      Упрямо я твержу с давнишних пор:

      меня воспитывал арбатский двор,

      все в нем, от подлого до золотого.

      А если иногда я кружева

      накручиваю на свои слова,

      так это от любви.

      Что в том дурного?

      На фоне непросохшего белья

      руины человечьего жилья,

      крутые плечи дворника Алима…

      В Дорогомилово из тьмы Кремля,

      усы прокуренные шевеля,

      мой соплеменник пролетает мимо.

      Он маленький, немытый и рябой

      и выглядит растерянным и пьющим,

      но суть его – пространство и разбой

      в кровавой драке прошлого с грядущим.

      Его клевреты топчутся в крови…

      Так где же почва для твоей любви? —

      вы спросите с сомненьем, вам присущим.

      Что мне сказать? Я только лишь пророс.

      Еще далече до военных гроз.

      Еще загадкой манит подворотня.

      Еще я жизнь сверяю по двору

      и не подозреваю, что умру,

      как в том не сомневаюсь я сегодня.

      Что мне сказать? Еще люблю свой двор,

      его убогость и его простор,

      и аромат грошового обеда.

      И льну душой к заветному Кремлю,

      и усача кремлевского люблю,

      и самого себя люблю за это.

      Он там сидит, изогнутый в дугу,

      и глину разминает на кругу,

      и проволочку тянет для основы.

      Он лепит, обстоятелен и тих,

      меня, надежды, сверстников моих,

      отечество… И мы на все готовы.

      Что мне сказать? На все готов я был.

      Мой страшный век меня почти добил,

      но речь не обо мне – она о сыне.

      И этот век не менее жесток,

      а между тем насмешлив мой сынок:

      его не облапошить на мякине.

      Еще он, правда, тоже хил и слаб,

      но он страдалец, а не гордый раб,

      небезопасен и небезоружен…

      А глина ведь не вечный матерьял,

      и то, что я когда-то потерял,

      он в воздухе арбатском обнаружил.

Булат Окуджава

      Часть первая

      1

      В положенный день не пришла почта. Не пришла она и через неделю. Но сани из Кежмы приходили к Федьке, к продавцу, привозили что-то.

      Саша зашел в лавку. Федя дверь не открывал, пускал через заднее крыльцо, через кладовку.

      – Тебе товары привезли?

      – Привезли кой-чего.

      – А почты почему нет, не знаешь?

      – Кто знат. Тебе, может, чего в долг записать?

      – Ничего не надо, спасибо.

      Зашел Саша и к Всеволоду Сергеевичу. Тот лежал на кровати, укрытый хозяйской барчаткой – длинным полушубком до пят, со сборками на поясе.

      – Заболели?

      – Здоров.

      – Чего же лежите?

      – А что делать?

      – Почему почта не приходит?

      – Почта? Почты вам захотелось? Вам сейчас другую почту преподнесут.

      – Не понимаю.

      – Не понимаете… А что происходит в стране, понимаете? Враги рабочего класса убили товарища Кирова, а вы хотите, чтобы этим врагам аккуратно доставляли почту. Да вы что, Саша?! Властям надо изготовиться для ответного удара. Такого удара, чтобы дрогнула земля Российская. Чтобы неповадно было убивать вождей рабочего класса, чтобы враги рабочего класса, личность которых еще выясняется, не смели бы подсылать убийц, личность которых тоже еще выясняется. А вы письма ждете, по газеткам соскучились. Какие письма врагам рабочего класса? Чтобы они сговорились, как избежать возмездия за совершенное убийство? Какие газеты? Чтобы они могли сориентироваться в событиях, чтобы могли маневрировать? Нет, дорогой, такой возможности вы не получите. Еще скажите спасибо, что вас не трогают, не заставляют в такой мороз шествовать до Красноярска.

      – Ладно, –