Слепой Орфей. Александр Мазин

– проползла в голову первая осторожная мысль.– Что из этого можно приготовить?»

      Глава вторая

      Дмитрий тяжело осел на заднее сиденье. Он видел, как Глеб достал из багажника «Нивы» рукавицы и плащ-накидку из прорезиненной ткани и направился в лес. Через несколько мгновений силуэт Стежня[1] растворился в сумерках.

      Грошний не хотел сейчас думать, за чем ушел друг. Трясущимися руками Дмитрий разорвал обертку «Верблюда», вытянул сигарету, закурил. В зеркале отражалось его лицо, серое, незнакомое. Волосы приобрели странный оттенок, заметный даже в наступающих сумерках. Грошний потянул упавшую на лоб прядь… и она осталась в пальцах.

      В груди Дмитрия медленно повернулся кусок льда… Прядь была седой.

      Стежень вернулся. Дмитрий услышал, как он открыл багажник «Жигулей», машина слегка качнулась. Хлопок закрывшегося багажника. Грошний увидел, как Глеб, уже налегке, идет к своей машине. Поставив «Ниву» на сигнализацию, Стежень вернулся к «девятке», занял место водителя, ободряюще коснулся плеча Дмитрия и повернул ключ.

      – Что принес? – с трудом ворочая языком, проговорил Грошний.– Женщину?

      – Нет.

      Двигатель «девятки» бодро заворчал.

      – Зачем взял? – дернулся Грошний. И застонал. Кусок льда опять заворочался внутри.

      Глеб быстро обернулся, нахмурился и положил ладонь на грудь Дмитрия.

      – Сейчас… – пробормотал он,– сейчас…

      – Зачем взял? – еще раз повторил Дмитрий.

      – Пригодится… – рассеянно ответил Стежень.

      Грошний ощутил, как ладонь друга с силой прижимает его к спинке.

      Боль унялась. Спряталась.

      Дмитрий вздохнул с облегчением, а Стежень, наоборот, нахмурился.

      – Черт его подери! – проговорил мрачно, убрал ладонь и включил фары.– Ладно, поехали.

      – Черт его подери! – произнес Стежень, изучая кардиограмму.

      Обследуемый Дмитрий Грошний полулежал в диагностическом кресле между блестящих металлических трубок с большой чашкой в руке. В чашке плескался густо сдобренный сахаром травяной настой. Плескался, потому что рука Грошнего начинала дрожать, стоило оторвать локоть от опоры.

      Глеб возился уже третий час. «Просветил» Дмитрия всем, чем можно,– от тепловизора до собственных рук, прогнал через анализатор кровь, кожу, соскобы слизистых – и чем больше узнавал, тем безнадежней казалось дело. Организм Грошнего словно впал в детство. Но омоложением здесь не пахло. Аппаратура отражала лишь кое-какие параметры процесса: повышение температуры, ускоренный обмен, изменение состава крови. Некоторые факторы напоминали последствия лучевой болезни, некоторые намекали на воздействие сильных стимуляторов. Компьютер же просто порекомендовал повторить анализы – диагностическая программа сочла, что такого не может быть. Стежень склонен был с ней согласиться. Например, как сочетать апатичное лицо Дмитрия с адреналином, бурлящим в его крови?

      Грошний подергал себя за волосы. Держатся. Отлично. Он уже почти успокоился.

1

Везде фамилия склоняется в авторской орфографии.