Слепой Орфей. Александр Мазин

На, забирай свою красивую игрушку.

      – Нравится? – спросил Грошний.– Триста баков. Махну на твой топорик.

      – Не могу,– покачал головой Стежень.– Память дедова. Что, приглянулся? Заточку годами держит.– Поглядел на друга: – Ты что, всерьез? Про триста баков?

      – Абсолютно,– подтвердил Грошний. И добавил слегка разочарованно: – Твоя-то игрушка подороже тянет. Ею дрова рубить – все равно что в шелковом кимоно нужник чистить.

      – Топор – он и есть топор, разве нет?

      – Голова! – сказал Грошний.– Суфий. Глянь-ка сюда. Видишь, углы сточены? Раньше полумесяц был. Смекаешь?

      – Оружие, что ли?

      – Махатма,– усмехнулся Дмитрий.– Мудрец ты наш сионский. Конечно оружие. Боевой топор. Вот здесь – следы клейма. И еще какие-то буквы. Стерлось все, но, думаю, в лаборатории восстановить можно.

      Стежень с уважением поглядел на топор.

      – И сколько же ему лет? – спросил он.

      – Не меньше пятисот,– авторитетно заявил Грошний.– А скорее всего – значительно больше.

      – Крепко,– произнес Стежень.– Топорище дед сам точил,– добавил он.

      – Хорошее топорище,– вежливо согласился Грошний. И, ухмыльнувшись: – Лешего твоего будем искать или как? Осина-то здесь растет?

      – Поостри,– буркнул Стежень, мгновенно помрачнев.– Нет здесь осины. Сосняк.

      Дмитрий обхватил его длинной ручищей, стиснул:

      – Хвост трубой, чемпион! Бойцы мы или нет?

      Стежень смущенно хмыкнул.

      – Ладно,– сказал.– Пошли.

* * *

      Ратный, буланой масти жеребец захрапел и попятился. Всадник, рыжеволосый витязь, ловко нахлобучил на голову стальной шишак с бармицей, оставлявший открытым гладкое юное лицо, покосился на ближнего спутника, пегобородого мужика на мохноногой большеухой коняге.

      – Лошади чуют, господин, дальше не пойдут,– сказал пегобородый и неловко соскочил на землю.– Вели челяди быть здесь.

      Витязь скривил тронутую светлым пушком губу… Но смолчал. Привстав на стременах, он обернулся, махнул дружине рукой в латной рукавице: спешиться, ждать. Затем толкнул каблуками жеребца. Тот неохотно двинул вперед. Время от времени конь встряхивал головой, словно отгоняя слепня. Пегобородый, прихрамывая, трусил рядом, держась за стремя.

      – Колдун,– бросил всадник,– далеко еще?

      – Тут он, душегубец.– Речь пегобородого стала невнятной, дышал он с трудом.

      – А вправду говорят: его ни меч, ни стрела не берут? – В звонком голосе витязя не было страха, только любопытство.

      – Говорят, господин.

      – А ты что скажешь?

      Жеребец с мелкой рыси перешел на шаг. Всадник не стал его понукать.

      – Колдун!

      – Да, господин?

      – Я тебя спросил!

      – Против нелюди особое оружие надобно… С наговором особым… – неохотно отвечал пегобородый. И замолчал. Но чувствовалось – сказал не все.

      – Говори! – повелительно крикнул витязь.

      – Да и того мало,– совсем тихо пробормотал пегобородый.– Все одно человеку с ним не совладать, ежели… ежели жертвы не будет.

      –