Когда начнутся дожди. Дайна Джеффрис

омуты, и по ним невозможно было понять, что у него на уме. Элиза не подумала бы, что у Джая может быть такой друг.

      – Вы говорили о равновесии, – произнесла она, отворачиваясь от Дева и обращаясь к Джаю. – Работа – дело важное. Раз уж вы больше не воин, почему бы не найти себе другое полезное занятие?

      – Джай, ты только ее послушай! Она считает, что верблюжьи бега – занятие бесполезное.

      Дев посмеялся над собственным замечанием. Элиза улыбнулась, радуясь, что сумела разрядить обстановку.

      – Возможно, она права, – проговорил Джай.

      – Позвольте узнать, с чего начался ваш интерес к фотографии? – спросил Дев.

      – Первую камеру мне подарил муж, когда у нас был медовый месяц, – не подумав, ответила Элиза и бросила взгляд на Джайанта.

      – Должно быть, вам его не хватает, – только и сказал Дев.

      Чувство вины из-за Оливера снова пробудилось, готовое медленно задушить ее. На глаза наворачивались слезы бессилия. Но Элиза, как всегда, взяла себя в руки и молча кивнула.

      – А чем именно вас привлекла фотография?

      – Это же так интересно! – Элиза улыбнулась. – Я видела фотографии Мана Рэя. Он много экспериментировал и работал с художниками-сюрреалистами – к примеру, с Марселем Дюшаном. А потом, когда я начала фотографировать сама, оказалось, что сквозь линзу все выглядит совсем по-другому. Я научилась фокусироваться на неожиданном. Я будто увидела мир новыми глазами. Конечно, мой муж и представить не мог, что мое увлечение станет началом карьеры.

      Повисла короткая пауза.

      – Только после его смерти у меня появились средства, чтобы купить больше оборудования и оплатить обучение.

      – Простите, я не знал, – произнес Дев.

      – А теперь… – Элиза опустила голову. – Фотография – вся моя жизнь. Не только то, что я вижу, но и то, что я чувствую.

      Однако ответ Элизы не передавал всей силы ее страсти. Она не сказала, что может самовыражаться только с помощью своей камеры, не объяснила, что фотография стала для нее утешением. Промолчала о том, что верит: успех в карьере, возможно, снимет с нее бремя вины. Элиза хотела, чтобы папа ею гордился, и надеялась, что, сосредоточившись на работе, забудет о душевной боли. Но истина заключалась в том, что она готова была положить всю жизнь, лишь бы не повторять судьбу матери, даже если ради этого придется остаться одной и всю себя посвятить работе. Она знала наверняка, что больше никогда не откажется от самой себя лишь для того, чтобы смягчить чувство одиночества, и не будет стыдиться того, что у нее есть свой голос и она хочет, чтобы его услышали.

      – Сегодня вы выглядите по-другому, – сменила тему Элиза и кивнула на кафтан Джая.

      – Ах, вы об этом. Называется ачкан. Его придумали еще моголы.

      Элиза взглянула на ажурные решетки джали, вырезанные из мрамора, и у нее снова возникло ощущение, будто за ней следят.

      Остаток дня Элиза провела в темной комнате. В жарком климате Раджпутаны непроявленные фотографические пластины быстро портятся, поэтому Элиза решила