Квадрат. Евгения Палетте

получили возможность учиться. Я знал двух подростков, которых направили на курсы трактористов. Как они радовались! Ну, конечно, не всем удавалось найти работу, нужно было еще многое сделать, в том числе менять социум. Не всё сразу. И люди понимали это. Вот почему наш народ без всякого принуждения голосовал в 1940 году за Советскую власть, – умолк Руппс.

      – Помню, – сказал Краев. – Я ведь тоже пришел туда с этим же контингентом, в сороковом. Очень высок был тогда авторитет России. Латышскому народу еще не были известны репрессии, происходящие у нас в стране, особенно их детали. А потом… ведь перед началом войны, 1 сентября 1939 года, была очень сложная обстановка. Прекратились торгово-экономические связи Латвии с Англией и ее колониями. Германия закрыла выход через Балтийское море. И всего через два месяца экономика пошла на резкий спад. Прекратили работу большинство промышленных предприятий. Нарастала безработица. Начинался кризис, который особенно обострился весной. Стали арестовывать недовольных. Но это не помогло. В мае была объявлена постоянная мобилизационная готовность. Вырос дефицит товаров повседневного спроса – угля, нефтяных продуктов и сырья всех видов. В такой обстановке и вошел летом 1940 года в Латвию второй воинский контингент Красной Армии. Сначала, в 1939 году, после подписания договоров, вошел совсем небольшой воинский контингент, а в 1940-м – второй. Не проходило тогда дня, чтобы не было народных демонстраций с транспарантами – «Требуем присоединения созданной Латвийской ССР к СССР!», «Долой диктаторский режим Ульманиса!», «Да здравствует Советская власть!». А части Советской Армии, быстро расположившись в местах своих дислокаций, не вмешивались ни во что. Это факт. О какой оккупации они говорят? – умолк Краев.

      – Самая стойкая, никогда не прекращающаяся и не исчезающая неприязнь знаешь, какая? – неожиданно спросил Руппс. – Неприязнь, возникающая вследствие противоречий между трудом и капиталом, – сам ответил он на свой вопрос. – Это и есть источник возникновения самых разнообразных конфликтов и катастроф. Самых разных подтасовок и фальсификаций. На первый взгляд не сразу и поймешь, откуда что идет. Но это – факт. И эта фальсификация, это передергивание исторических фактов есть следствие этого вечного противостояния… Это старая истина, – продолжал Руппс. – Ну, очень хочется перекроить и подстроить под себя этику, факты, историческую совесть. Это капитализм суетится, чтобы взять власть. Чтобы заставить людей работать на себя. Заставить работать на себя все новые и новые, вступающие в жизнь поколения, которые еще не знают, что это такое… – Руппс немного помолчал. – И конечно, всё, что было «до», было плохо… Вместо того, чтобы что-то подправить, что-то изменить, не унижая людей, меняется общественная формация. В чью пользу, понятно. И вытаскивается на поверхность якобы «убийственное свидетельство» – мол, то, что было «до», заслуживает немедленного исторического осуждения. Например, пакт Молотова-Риббентропа – совершенно декоративная, бутафорская бумажка,