Богоявленское. Том 2. Смута. Екатерина Дроздова

не обращала никакого внимания на этот шум, пока не услышала вдруг тихое:

      − Храни тебя Господь, Вера Петровна!

      Обернувшись, она увидела грязного, одетого в лохмотья старика с длинной бородой и всклоченными волосами.

      − Откуда ты знаешь моё имя, старик?

      − Все знают красу губернии, княжну Сенявину. И я знаю. Я всё знаю.

      − И что же ты про меня знаешь? Что богата и беззаботна? Верно, да только и в богатстве случается, что счастья нет. Настолько нет, что даже к молитве я охладела, что безучастье поглотило. И ничего не хочется делать.

      − Как сказывал святитель Феофан Затворник, есть два охлаждения, воспитательное – это когда человек проходит духовное «обучение» по ступеням духовного возрастания. Господь даёт такому человеку урок, помогает проявить свободную волю в исполнении духовного делания, коему он перед этим обучается, читая святоотеческие книги, что любовь ко Христу испытывается противностями. Но бывает и другое охлаждение – наказательное. Оно напускается за осуждение, надмение. И тогда отступает благодать святого Духа и человек познаёт свою немощь, какой он есть на самом деле. Ежели он думал, что он хороший, что он высоко поднялся, то тут вдруг видит, что он и нищ, и слеп, и наг, и беден, как все те, над кем он превозносился.

      Вера внимательно слушала старика, и лицо её становилось все строже, а глаза всё печальнее. Не боясь испачкать шикарного платья, она села на корточки перед этим нищим, дурно пахнущим, но необычайно грамотным человеком и участливо спросила:

      − Что же делать тогда?

      − Молиться и понуждать себя на трудночество, бороться со своими страстями, каяться в том, в чём согрешила и, смирившись до зела и испросив помощи у Бога, исполнять послушание и поступать по заповедям, ведь каждая заповедь – это путеводная звезда, луч света.

      − Верочка, мы уезжаем.

      Над Верой стояла изумленная Ксюша. Она не узнавала своей сестры, ведь прежняя Вера и близко не подошла бы к этому нищему, оборванному бродяге. По всему было видно, что начавшаяся война слишком сильно изменила людей. Но хорошо это или плохо, ещё никто не понимал.

      − Чем я могу помочь тебе, старик? – спросила Вера.

      − У каждого свой путь в жизни. Мой определён и другого не надобно.

      − Тогда помолись за меня, − сказала Вера и на прощание оставила старику ещё несколько монет.

      Домой девушки возвращались в одной карете, не желая всю дорогу слушать разговоры отцов о политике и войне. Одетые по последней моде, они без умолку болтали о Петербурге и общих знакомых.

      Натали тянулась к Ксюше и даже завидовала, ведь сама она, угловатая четырнадцатилетняя, не обращала на себя особого внимания, а расцветающая с каждым днём природная красота шестнадцатилетней, набравшейся любовного опыта в замужестве Ксюши, никогда не оставалась незамеченной. Казалось, во всём мире не было девушки милее, очаровательней и обворожительней чем Ксюша.

      Их щебет прервал вопрос Златы:

      − А скажи Вера, что ты нынче читаешь?

      − Библию, − небрежно бросила Вера.

      − Хм, а я вот покамест мало забочусь