Богоявленское. Том 2. Смута. Екатерина Дроздова

А, как здоровье-то твоё, Вася? – спросил участливо Митька.

      − Ну, а что здоровье? – безрадостно ответил Васька. – Нормальное моё здоровье. Сердце вот только пошаливает, так то ещё с детства. Оспа моя его, что ли так исконопатила, мать её ети, вон, вместе с рожей моей?

      − Ты бы всё-таки к матери с отцом съездил, Вась. Тоскуют они дюже по тебе, не одной ведь весточки не получали. Да и здоровье бы поправил на домашнем молоке. В городу-то здоровьица не прибавится.

      − Ну, уж не совестить ли ты меня удумал? Сам то, Маньке часто ли пишешь?

      − Хм, − виновато покачал головой Митька.

      − Вот, то-то же. Осерчал на сестру, упёрся рогом, а что к чему и не рассудил.

      − Чудно, − усмехнулся Митька.

      − Чего это?

      − Чудно ты, брат, гутарить стал. Вроде ты, а вроде и кто другой за тебя лапочет.

      − Ну, будет тебе. Скажи лучше, что наше Богоявленское?

      − Да всё то же: Митрофан Спиридоныч богатеет, а народец беднеет. Да мужичков порядком мобилизуют. Ещё Ксения Петровна домой вернулась.

      − Ксюша? – удивился Васька.

      − Гутарят, кубыть муж сам её привёз.

      Это известие встревожило Ваську, разбудило в нём воспоминания и новые надежды, ведь супруг Ксюши теперь на фронте, и кто знает, как там для него всё сложится.

      − Вот что, Митюха. Будя тут сидеть. Пойдем лучше в кабак. Ты не смотри на бедность моего жилища, угостить тебя гроши есть.

      И отсчитав пятьдесят копеек, Васька потянул Митьку в кабак. Там, купив бутылку водки и три солёных огурца, Васька быстро повеселел и всё оглядывался на входную дверь, будто ждал кого-то.

      − Агафья, − подозвал Васька повариху. – Сделай мне фунт пшеничной муки, да фунт мяса.

      − Гони тридцать копеек, − грубо ответила та.

      − Отдам, не ори.

      − Отдашь ты, ко второму пришествию. Будут деньги тогда и приходи.

      − Вот курва. Это я для Тоньки, Игоря жены, − объяснил Васька Митьке. – Помогаю, значит, помаленьку.

      − Откель он взялся? Ты давно его знаешь?

      − Игорь мой друг и надежный наш товарищ, − уклончиво ответил Васька.

      − Здравствуйте, товарищи, − послышался голос у Митьки за спиной. Он обернулся и остолбенел не в силах поверить своим глазам. Перед ним стоял… − Марк Вацлавич? – тихо произнес Митька. – Ты? Но откель ты здесь?

      Митьке захотелось броситься к Садилеку, обнять его и, невзирая на то, что давно перерос его на две головы, повиснуть на шее, как в детстве. Но горькие воспоминания того дня, когда они остались с Машей одни на произвол судьбы, брошенные этим человеком, преданные всеобщему порицанию, поднятые на смех, воспоминания о сгинувшем на каторге отце, остановили Митьку.

      Протянув руку Митьке, Марк Вацлавич сказал:

      − Пойми, сынок, иначе было нельзя. Ведь я бы потянул вас за собой.

      Слова Садилека прозвучали так убедительно, а взгляд был так светел, что Митька ничего не стал спрашивать. Он посмотрел на поседевшего и казавшегося сильно уставшим Марка Вацлавича, и невообразимая жалость