До свидания там, наверху. Пьер Леметр

ее брата Эдуара?

      Мадлен адресовала капитану вопрошающий взгляд. Ваш солдат – он что, слабоумный? Он понимает, что ему говорят? Она сжимала письмо, то и дело переводя взгляд с капитана на Альбера и обратно.

      – Довольно далеко… – отважился ответить Альбер.

      Мадлен восприняла его слова с облегчением. «Довольно далеко» значило «не слишком далеко». И во всяком случае: я помню это место. Она вздохнула. Кто-то знает. Было понятно, что ей пришлось немало потрудиться, чтобы добраться сюда. Она не позволила прорезаться улыбке – повод был малоподходящий, – но сохраняла спокойствие.

      – Вы могли бы объяснить, как туда добраться?

      – Это… – поспешно ответил Альбер – это нелегко… Знаете, это равнина, и чтобы найти приметы…

      – Так вы могли бы проводить нас туда?

      – Сейчас? – с тревогой спросил Альбер. – Но это…

      – О нет! Не сию минуту!

      Этот ответ вырвался у Мадлен Перикур, и она тотчас об этом пожалела; закусив губу, она взглядом обратилась за поддержкой к капитану Праделю.

      И тут произошла забавная вещь, всем вдруг стало ясно, куда это клонится.

      Вырвалось слово, и все. Расклад переменился.

      Прадель, как всегда, оказался быстрее всех:

      – Понимаете, мадемуазель Перикур хочет помолиться на могиле своего брата.

      Он сделал ударение на каждом слоге, словно у каждого был свой собственный смысл.

      Помолиться? Ну-ну. Тогда почему не прямо сейчас?

      К чему ждать?

      Потому что, чтобы исполнить ее желание, требовалось время и, кроме того, большая осторожность.

      Вот уже многие месяцы семьи требовали передать им останки солдат, похороненных на фронте. Верните наших детей. Но ничего не поделаешь. Они были повсюду. Весь север и весь восток страны были усеяны могилами, вырытыми наспех, потому что мертвые не могут ждать, они быстро гниют, не говоря уже о крысах. После Перемирия родные погибших подняли крик, но государство упорно отказывало. В то же время Альбер, задумавшись об этом, счел, что это логично. Если бы правительство допустило частные эксгумации солдат, то в несколько дней сотни, тысячи семей, вооруженных лопатами и кирками, перевернули бы полстраны, только представьте, что нужно выкопать и затем организовать перевозку тысяч разлагающихся тел, целыми днями переправлять транзитом гробы на вокзалы, перегружать их на поезда, которые только из Орлеана в Париж шли неделю, – нет, это невозможно. И следовательно, с самого начала это был отказ. Только вот семьям трудно было с этим согласиться. Война ведь окончена, они не понимали, настаивали. Правительство, со своей стороны, не могло даже провести демобилизацию и тем более не понимало, как можно организовать эксгумацию и транспортировку двухсот, трехсот или четырехсот тысяч трупов – точное число неизвестно… Вот ведь головоломка.

      Так что семьи нашли прибежище в печали, родители ехали через всю страну, чтобы помолиться на могилах, вырытых в чистом поле, с трудом от них отрывались.

      Это годилось для самых