Патологоанатом. Лариса Сегида

в его ухо:

      – Нет ее, нет-нет-нет, понимаете? Ни-ко-го-там-нет, понимаете?

      Оторвалась и – в другое ухо:

      – Девочки нашей миленькой нет!

      Потом уставилась в глаза шефа и затараторила:

      – Я пошла за одежей для вас, за сухой одежей. Вхожу. Тихо, чисто, тепло. Я ведь здесь на крыльце совсем продрогла, оттого и проснулась. Захожу поискать сухое белье. Думаю, дай посмотрю на красавицу нашу. Как она? Так ли свежа, как прежде… А ее… Нет. Ой, что делать будем? Куда же девочка наша девалась? Может, я совсем пьяна была, и мне все приснилось? Может, не было той девочки-то? А? Что вы все молчите? Я же с ума сойду от неведения!

      Она легонько потеребила шефа за плечо.

      – Может, увезли ее, пока я тут дрыхла? А? Что же теперь со мною будет? А?

      Она зарыдала в голос по-бабски, с причитаниями, с театральным заламыванием рук и вознесением глаз к мудрому, всезнающему небу.

      Патологоанатом все вспомнил, все события безумной ночи, свои восхождения на крышу – туда-сюда, сюда-туда, словно пацан безголовый. Далее – неудачное падение и кремово-красную яхту, вконец одурманившую его мозги. Они уплыли на этой штуковине, он и она, вернее, этот призрак и был влюбленной парочкой, единством сумасшедшего и мертвеца, из-за которых он сам чуть не лишился разума и жизни. Они ушли, точнее, он, парень, с мертвой девушкой на руках. Скоро начало рабочего дня. Что будет, если этот призрак увидят нормальные люди, спешащие на работу, в школу, на прогулку с собакой? Паника, скандал, изгнание его с родительской квартиры, быть может, с работы и из города. Он смирился с тем, что его давно вычеркнули из городского общества. Он научился довольствоваться самим собой и своим одиночеством, но его профессиональная репутация оставалась для него действительной ценностью, которой он дорожил и которая связывала его с родным городом.

      Патологоанатом мягко обхватил преданную коллегу за талию. Как давно, видно, никто не любил, не ласкал, не целовал это жалкое, изуродованное судьбой создание!

      Он провел ее в теплый коридор морга, усадил на кушетку, спокойно посмотрел в испуганные глазки, нежно поцеловал влажный от волнения лоб, свекольные щеки, сухие, растрескавшиеся губы, что-то шепнул в ухо, чмокнул его и удалился. Когда женщина очнулась от магнетического гипноза, выскочила с ворохом сухой одежды на крыльцо, то, кроме плачущего неба, ничего не увидела. Разбитая, она вернулась в тепло приемника, упала на кушетку и зарыдала так горько, так отчаянно, что природа, вторя ей, усилила свою дождливую ораторию.

      ГЛАВА 10

      Рассвет хладнокровно разрезал на куски ночь. Даже плотная пелена воды не могла удержать пробивающийся на землю сквозь тучи солнечный свет. Все приобретало четкие, но какие-то болезненные очертания. В мире царствовал мертвенно-сизый цвет. Всего лишь первый рассветный час. Потом все обнажит свои подлинные тона, когда день окончательно выбьет трон из-под ночи. А пока патологоанатому приходилось напрягать зрение, чтобы увидеть в мышиной безликости удаляющийся от эпицентра ночных событий предмет, ту самую