Москвичи и черкесы. Е. Хамар-Дабанов

женатых людей, предпочитающих актрис своим женам, которые, без сомнения, несносно им надоели.

      – Зачем же вы приехали сюда? Лучше было отдохнуть дома.

      – Я желал вас видеть; муж ваш, которого я встретил за кулисами, сказал мне, что, вероятно, вы здесь проведете вечер.

      Начались переговоры. Елизавета Григорьевна играла бостон, проиграла и, ставя два ремиза, разгневанная, сказала Николаше:

      – Видите эти ремизы, вы им виноваты; вы должны были мне вистовать, вам угодно было меня оставить: я не прощу этого, не надейтесь более на меня, не стану вам вистовать.

      Николаша, засмеясь, отвечал:

      – Судьба мне не изменяла еще, и я уверен, что найду вист гораздо лучше вашего.

      Все утихли и молча играли; наконец Елизавета Григорьевна спросила:

      – Что же хорошего за кулисами?

      – Новая молоденькая балетчица.

      – Верно, красавица?

      – Довольно что новая, моложе и свежее прочих, чего более желать? Особенно когда прежние пригляделись, надоели!

      Опять переговоры. Елизавета Григорьевна сердито сказала:

      – Не забудьте же, Николай Петрович, я вам непременно отомщу.

      – Трудно будет, когда я сам не хочу вашего виста.

      – Да куда девалась Китхен?

      Тут подошел новоприезжий мужчина, на которого намекал Николаша, и сказал Елизавете Григорьевне:

      – Сестра! Ты уселась играть, а я хотел ехать домой, устал с дороги.

      – Подожди немного, я играю за Китхен; она сейчас придет, тогда пойдем.

      Мужчина удалился. Николаша спросил у Елизаветы Григорьевны, кто он такой. Это был ее родной брат, только что приехавший в Москву.

      Между тем Китхен пришла. Во время игры Николаша, несколько пристыженный, сказал Елизавете Григорьевне:

      – Я забыл просить вас прислать мне непременно вторую часть книги, которую я у вас взял; завтра утром возвращу вам первую.

      – Я не пришлю книги, потому что сама ее читаю. Пора мне ехать; жаль, не обремизила вас, но знайте, что сдержу свое обещание.

      – Хорошо, мстите; где гнев, там и милость! Только шутки в сторону, прошу вас прислать мне книгу; я скоро, вероятно, уеду и хочу дочитать описание, которое мне, – не говоря о любопытстве, – нужно, даже необходимо.

      Елизавета Григорьевна уехала, не дав никакого ответа. Бостон кончился. Гости разъехались. Николаша очутился у себя, весьма недовольный всем своим днем.

      Надев халат и расхаживая по комнате с трубкою, он вдруг ударил себя кулаком в лоб, промолвив: «Какой же я дурак! Сегодня вечером принял брата за будущего любовника, поссорился с Лизой, тогда как необходимо было с нею серьезно поговорить; план наш расстроен, покамест прощай Италия, где мы должны были обвенчаться и провести остальные дни вместе! Отца никогда не переспорю. Завтра с утра родители будут требовать от меня на что-нибудь решиться, а я не знаю, чего хочет Лиза!»

      Он вздумал написать Елизавете Григорьевне.

      Обычаи во всем изменяются. Давно ли сентиментальные письма, записки писались на прекрасной розовой бумаге, изукрашенной разными виньетками?