Москвичи и черкесы. Е. Хамар-Дабанов

Александру! Он от нее в восхищении. Что тебе вздумалось сделать ему этот подарок?

      Прасковья Петровна с явным негодованием и нетерпением отвечала:

      – Оттого, что я была им довольна.

      – Я не понял, что он мне сказал!

      Бросив сердитый взор на мужа, Прасковья Петровна спросила:

      – А что он тебе говорил?

      – Александр пробормотал мне, что он получил игрушку за исполнение маменькиного приказания, то есть за то, что рассказал мне историю о кабинете.

      – И он это тебе смел пересказать! – вскричала гневно Прасковья Петровна, протягивая руку к колокольчику, но Петр Петрович успел его взять и спросил:

      – Что ты хочешь?

      – Велеть позвать Александра и перед тобою же его наказать, чтобы он знал исполнять и хранить поверенную себе тайну! Я должна быть еще строже с ним, потому что ты, распутный муж, покинувший свою жену, хочешь развратить еще и сына. – Тут слезы полились, и пошла работа платком. Между тем она продолжала: – Поручая ему надзор за мною, ты не понимаешь, что через твои глупые расспросы отымаешь первую добродетель у твоего сына – уважение к матери! За этим, разумеется, последует презрение, потом ненависть к самому тебе. Отдай колокольчик или сам позвони!

      – Нет, Прасковья Петровна, прости, на коленях тебя прошу, прости Александра!

      Тут Петр Петрович стал на колени.

      – Верно, цыганка и выучила тебя так унижаться. Знай же, что я твоя жена и подобный образ мольбы меня оскорбляет.

      Пристыженный Петр Петрович встал; на уме его было уйти, но…. невозможно!.. Жена так хороша! Надо хоть поцеловать ее. Он уселся и, подумав, спросил:

      – Сделай милость! Объясни мне причину твоего подарка Александру.

      – Ступай к своей цыганке!.. Она должна быть ворожея, тебе всю правду скажет.

      Петр Петрович стал молить прощения, клянясь, что никогда не впадет опять в искушение. Наконец он опять решился взять ту же ручку. Ему не дали, но без гнева и ничего не сказав. Ободренный этим, он возобновил свои обещания и просьбы, в третий раз потянулся за рукою, поймал ее и в восторге спросил:

      – Ты прощаешь мне? Ты более не сердишься?

      Прасковья Петровна с недоверчивостью возразила:

      – Могу ли верить твоим словам? Ты раз уже клялся перед алтарем сохранить мне свою верность. Хорошо исполнил свой обет!

      – Право, не изменю более! Буду верен! Испытай раз еще, в последний раз!

      – А сына будешь ли развращать?

      – Никогда, право, никогда!

      – Будешь ли у него расспрашивать о матери?.. А?

      – Никогда, ни слова, поверь мне!.. Право, прости меня!.. Прошу, прости!.. – говорил тронутый Петр Петрович.

      Прасковья Петровна отвечала важно:

      – Успокойся и выслушай! Прежде чем простить, я все выскажу, чтобы ты видел, сколько виноват передо мной. Знай же, все, что рассказал тебе Александр, было нарочно сочинено мною. В самом деле, если бы я действительно имела, как ты по-цыгански говоришь, связь, как можно думать, чтобы я была до того глупа и неосторожна, чтоб мой сын,