О любви еще раз. Олег Попенков

обойдусь без советчиков! – усмехнулся Педро, пожалуй, единственный из всех дворовых ребят оставшийся без пары на сегодняшних танцах.

      На стройного юношу с украдкой глядело много девичьих глаз, но, видно, гордый парень ещё не проснулся для настоящей любви.

      ***

      – Вот я и говорю, зашла в комнату к сыну, а там форточка нараспашку и окно закрыто только на один шпингалет! А магнитофона-то нет…

      – Кого подозреваете?

      – Я?! – у Эвелины пересохло в горле. – Никого.

      – Ладно, разберёмся, гражданочка. Садитесь вот тут и пишите заявление, – указал капитан на свободный стол.

      – А что писать-то?

      – Пишите, что так, мол, и так, вернулась домой, а магнитофона нет на своём месте и окно открыто.

      – Ширяев, заводи воронок! – крикнул кому-то капитан, открывая дверь в коридор.

      ***

      Было около полудня, и солнце уже жарило вовсю. Во дворе крутилась одна мелкая ребятня.

      Милицейский воронок, вконец издёрганный за долгие годы варварской эксплуатации, надсадно чихнул и остановился у низкого деревянного штакетника, который отделял заасфальтированную проезжую часть от детской площадки с песочницей.

      Из машины выскочила очень волновавшаяся Копейкина, и неспешно вылез долговязый Клыков, солидно держа в руках папку и форменную фуражку. Милиционер что-то сказал водителю, молодому сержанту, со значением поправил съехавшую на бок кобуру и обратился к женщине:

      – Ну, показывайте, где ваша квартира.

      – Да вот мои окна, – подлетела к открытой форточке на первом этаже Копейкина.

      – А говорили: окно открыто, – с укором напомнил опер.

      – Ну, так я закрыла, перед тем как в милицию идти!

      – Хм, – недовольно хмыкнул милиционер и, сокрушённо покачав головой над неопытностью заявительницы, назидательно произнёс: – До приезда наряда ничего на месте происшествия трогать руками нельзя! Ясно вам?

      Эвелина покорно кивнула головой.

      Затем пара проследовала в квартиру, где милицейский чин, не задавая больше вопросов потерпевшей, долго изучал «место преступления»: стол сына, окно и форточку, то приближаясь к ним, то делая шаг-другой к входной двери, будто прыгун в высоту, примеряясь к установленной планке перед прыжком.

      А потом уже, не оборачиваясь и не останавливаясь больше нигде, молча проследовал через полутёмный прохладный подъезд назад на улицу.

      Выйдя во двор, Клыков огляделся по сторонам и, не найдя подходящей кандидатуры, обратил свой взор на одиноко игравшего в песочнице пацана лет пяти-шести.

      – Эй, мальчик, подойди-ка сюда!

      Малыш в сатиновых синих трусах и белой панамке на голове, не выпуская из руки своей лопатки, которой ещё минуту назад упоённо разгребал горку песка, приблизился к офицеру и стоявшей за его спиной Копейкиной.

      – Здравствуйте, дядя милиционер! – храбро приветствовал он Клыкова.

      – Здравствуй, здравствуй. А как тебя зовут?

      – Коля.

      – А