День последней капли. Арина Амстердам

Если пристрастно, то они ведьминские, прозрачные, почти лишенные цвета, с черным ободком, темными ресницами и отражают свет. Даже не отражают, а как будто преумножают. От ее взгляда веет неоном, сказками братьев Гримм, пустотой небытия. Они как окна с того света. Кажется, если в них заглянуть, то увидишь жуткие сцены из «Летучего голландца» Йоса Стеллинга. Ну, там, где герой, сунутый головой в кипяток, вынырнул с совсем белыми, обваренными глазами. У нее русые волосы, короткие, с длинноватой челкой, из-под которой так удобно испытующе взирать на людей. Приподняв подбородок, чтобы сразу было видно, кто тут совершенно неотразим.

      У нее прямая осанка и красивые руки. Ей не дашь больше, чем мне, но она на шесть лет старше. У нее несколько выдающийся вперед носогубный треугольник и несколько выступают передние зубы. Не слишком большие, но как-то сразу выделяются на лице. Еще у нее клыки – это третий по счету зуб – выдвинуты вперед. Я раньше думала, что это искусная работа ее коллеги, придавшего ее рту стилистическое единообразие с глазами. Папа сказал, нет, это от природы. В средние века ее бы сожгли на костре, это точно. Кто-то из маминых предков. Ники говорит с акцентом на шипящих, видела уже весь мир, растит сына и живет с ним одна. Не считая женщин, которые периодически живут с ней, а потом исчезают. Нет, она их не убивает, конечно. Просто расстается. Она не привязывается к людям. Про это я тоже, естественно, знаю от отца.

      Ну и еще: мой папа высоко ценит ее как профессионала и человека тонкой душевной организации. Они – давние друзья.

      Еще у меня есть две весьма близкие подруги Лакшми и Мадо, их тоже стоило бы описать, но…

      Потом когда-нибудь. Литературный труд не для меня. Спасибо за внимание, дорогой дневник, вернусь к тебе лет через пятнадцать».

      С этими словами Женька Дягилев-Аудендейк поднялась с ковра, на котором лежала в течение полуторачасовой писательской карьеры, посмотрела на часы и пошла в гости к отцу.

      Наверно, читать чужие записки нехорошо, но они очень помогли в создании этой книги. Женька хотела написать ее сама, но так и не дописала, да и вряд ли она знает то, что знаю я. В подробном описании самых близких меня, как видите, нет. В истории я тоже не встречаюсь. Я автор и это мое единственное появление. Какая разница, кто я, если мне хочется просто-напросто рассказать историю, где меня нет. Просто я знаю, как всё было и если вам интересно – я начну.

      Женька приходит в папин кабинет в большой клинике, чтоб поделиться «я начала писать автобиографию в Живом Журнале». Осторожно и тихо она проскальзывает в узкую щель едва приоткрытой двери. Ей всего-то и надо, что побыть с ним. В последнее время он так редко бывает свободен: научная работа, которую он возглавил в прошлом декабре, совершенно изъяла его из семьи. Женька приходит к нему в клинику, иногда вырывается между делами, чтоб только повидаться, окунуться в атмосферу тайного сообщничества. Пусть молчит, сосредоточенно листая документы и оставляя тонко отточенным карандашом замечания на полях, пусть смотрит