Химеры мультиверсума. Евгений Петропавловский

это кружение, это сложение сфер

      чужих интересов… И радостно бдит вороньё

      совсем недалече, коль ты, безоружен и наг,

      принёс в дольний мир свою плоть; и вкушает её

      меняющий лики досужий любой хронофаг…

      И даже когда различишь в знаменателе ноль –

      сумеешь понять ли придуманный дьявольский ход:

      в итоге простого деления тёмная голь

      имеет иллюзию вечности в слове «народ»…

      Но тщетно бежать от тщеты: в лучшем случае, ты

      сто раз возвратившись из битв – со щитом, невредим,-

      в сто первый на нём возвратишься из сечи; щиты

      куда долговечней твоей протоплазмы. Засим

      и правда, которая дольше мгновения, – ложь,

      набор аберраций, игра подсознания, навь.

      Из этой овчинки доноса и то не сошьёшь,

      чего не сказать о богатстве аллюзий. Представь:

      на утлом судёнышке некие чудики (но

      отважные хлопцы), покинув свои города,

      поплыли в Колхиду искать золотое руно –

      и дальше по тексту… Но с кем это было? Когда?

      За тьмою редакторских правок уже не узнать:

      герои давно потеряли свои имена –

      и мы нарекли их другими. Лишь чёрная гладь

      Эвксинского Понта безмолвно вздымает со дна

      ожившие тени былого, щепу, черепки,

      оружие, кости, обмылки старинных монет.

      Рукой зачерпнёшь – и, как кровь, солона, из руки

      струится великая тайна всего, чего нет…

      Старшина Луны

      Старшина Карачкин в космос полетел:

      оклемался в невесомости – и двинул на Луну,

      потому как подполковник, что пришёл в особотдел,

      своим моральным кодексом замучил старшину.

      Чтобы не зависеть от внезапных бед,

      он взял канистру спирта, да колбаски полкило,

      да хранившийся в каптёрке полковой велосипед

      (так просто, ради хохмы, подполковнику назло);

      прибыв на стоянку лётную свою,

      в секретный аппарат с тяжёлым сердцем погрузясь,

      взлетел, оставив Родину, начальство и семью:

      врубил форсаж и тронулся, у бога не спросясь.

      И почти тверёзый, сидя на Луне,

      иностранцам в телескопы строит страшное лицо.

      А в Европе и в Америке сенсация: "К войне

      Россия изготовилась – берёт весь мир в кольцо…"

      В панике российский генералитет –

      экспедицию готовят, чтоб нахала возвратить.

      И что с ним дальше делать? Дать по харе тет-а-тет?

      Иль орденом – чтоб не было скандала – наградить?

      Ах ты, мама-Русь, бездомная тоска!

      Лежит он прямо в кратере с канистрой на груди;

      стучат его мгновения, как пули у виска…

      Что кинул он в краю родном? И что там, впереди?

      Ах ты, мама-Русь, зелёная печаль!

      Не умеешь ты беречь своих отважных сыновей!

      На белой скатерти Луны, затмив собою даль,

      лежит он в званье старшины, и нет его главней;

      сам себе Колумб, Ермак и Магеллан,

      взирает он на Землю – муравьиную семью,

      сапогами