«Дожить до смысла жить». Петр Альшевский

посмотреть на прелестную женщину, торгующую пирожками с потрохами. Нахожу утешительным, что ее тут нет. Думаете, я сумасшедший?

      Алтуфин. Не нам судить.

      Тарушанский. Признак сумасшествия – мой барабан, но не мои слова. Женщину я не вижу. Не вижу ее труп!

      Алтуфин. Это позволяет верить, что она в порядке.

      Тарушанский. Вы меня поняли. Понимание между нами исчезнет – знакомство с вами моментально я прекращу. У меня правильный выговор?

      Судрогин. Для кого?

      Тарушанский. Для рожденного в шведском городе Эскильстуна. Я до двадцати лет на русском не разговаривал.

      Алтуфин. Выучились вы превосходно.

      Судрогин. Я некоторые заграничные нотки уловил.

      Алтуфин. Не вступать бы тебе, Василий, с ним в конфронтацию…

      Судрогин. Может, ему приятно, что он кажется господином как бы из-за границы. На человека порой посмотришь и совершенно в нем не разберешься. Отчего вы в Эскильстуне на свет появились, папаша эмигрировать соизволил?

      Тарушанский. Собрал вещички, рассчитал слуг… любовницу прихватил и уехал.

      Судрогин. Какой умный мужчина…

      Тарушанский. В Швеции они с ней повенчались.

      Судрогин. Все равно умный. Умный вдвойне! Рассудил, что если дела у него в Швеции не заладятся, любовница от него сбежит, а жена так просто не бросит.

      Алтуфин. Вместо нее среди шведок себе бы подобрал.

      Судрогин. Вы, Павел Максимович, меня удручаете. Ручеек мыслительных способностей весело бежал и иссох? Какая шведка польстится на безденежного приезжего из нашей медвежьей страны? Невероятно несимпатичная?

      Тарушанский. С такой женщиной мой отец судьбу бы не связал.

      Судрогин. Мыкался бы в одиночестве, пропал бы, с алкоголем сдружившись… по-русски вы в семье не говорили?

      Тарушанский. Родители из меня ее выкорчевывали…

      Алтуфин. Россию?

      Тарушанский. Колыбельные песенки на немецком мне пели…

      Алтуфин. Как царица Александра Федоровна царевичу Алексею.

      Судрогин. Они-то немцы, а вам пристало под наши колыбельные засыпать. Иначе от кошмаров во сне не убережешься. Кошмары вас донимали?

      Тарушанский. Что кошмаром считать…

      Судрогин. За вами скачет лошадь, а рога у нее козлиные!

      Тарушанский. Я мимо помойки сейчас проходил. Поверх всякой рухляди трупы навалены.

      Судрогин. Разумеется, рядом с нашей жизнью ничто не кошмар. Вы бы барабаном внимание к себе не привлекали. Подумают, что гвардейские походные марши вы барабанили.

      Алтуфин. Чудесные марши. Грудь колесом! В глазах презрение к смерти!

      Тарушанский. А вы, молодой человек, на фронте, извините, бывали?

      Алтуфин. Я училище не закончил, закрыли его красноперые. Юнкерское училище. Ваш покойный сын каким в выпуске его окончил? В десятке?

      Тарушанский. Из очень среднего ученика он вырос в доблестного офицера. Не за партой, а в бою преуспел. Немецкое командование «Канониром Демоном» его прозвало. В сражении под Вильно могучую кавалерийскую