Ахульго. Шапи Казиев

он еще ничего не понимает, – сказала Патимат.

      – Вот мои дети – да, им давно пора отведать отцовской плетки. Совсем от рук отбились.

      – Понимает, – погладила ребенка Джавгарат.

      – Говорить не может, а вдруг так посмотрит, будто спрашивает, где его отец.

      – Приедет, – тяжело вздохнула Патимат.

      – Сама знаешь, какой у нас народ. Одним достаточно сказать слово или письмо написать, а до других, пока кинжал не покажешь, ничего не доходит.

      – Ему своих сыновей воспитывать некогда, как же ему столько дурных людей исправить?

      – На то он и имам, чтобы наставлять народ на верный путь. И нас он спрашивать не станет.

      – А меня спросил, – сказала Джавгарат.

      – О чем? – встревожилась Патимат. Она едва заставила себя относиться к Джавгарат как к равной, но ее превосходство было бы для Патимат невыносимо.

      – Хорошо ли мне здесь.

      – А ты что ответила?

      – Я сказала, что мне хорошо там, где мой муж и моя семья.

      – Правильно сказала, – кивнула немного успокоившаяся Патимат.

      – Ты ведь тоже так отвечаешь.

      – Я? – удивилась Патимат.

      – А как еще я должна отвечать?

      – А еще хотела сказать…

      – Что?

      Патимат опустила веретено, и Саид тут же заплакал.

      – Вот видишь, этим мальчишкам всегда нужно, чтобы что-то делалось.

      Она снова закружила веретено, и Саид успокоился.

      – Я хотела сказать… – Джавгарат старалась подобрать слова поточнее.

      – Что хорошо, когда Шамиль дома, и плохо, когда его нет.

      – Думаешь, ему без нас лучше? – сказала Патимат.

      – Он, хоть и имам, но тоже живой человек. И видеть своих жен, не говоря уже о сыновьях, ему куда приятнее, чем своих врагов.

      – О Аллах, – снова вздыхала Джавгарат.

      – Когда же это кончится?

      – Посмотри-ка, – сказала Патимат, прикладывая ко лбу ладонь.

      – Едет кто-то.

      Джавгарат даже встала, чтобы получше разглядеть вереницу всадников, приближавшихся на Ахульго со стороны Ашильты.

      – Кажется, это знамя Сурхая, – всматривалась в даль Джавгарат.

      – Вон он и сам едет.

      – А Шамиль? – спросила Патимат.

      – Ты его видишь?

      – Нет, – ответила Джавгарат.

      – А это, наверное, жена Сурхая.

      – На арбе?

      – Да нет, позади арбы, – показывала Джавгарат.

      – На лошади, с ребенком на руках.

      – Теперь вижу, – кивнула Патимат.

      – И мюриды с ними.

      – И еще люди, – продолжала Джавгарат.

      – И пожитки свои везут.

      Казалось, этой веренице не будет конца.

      Сурхай возвращался со своей семьей. С ним пришли люди, решившие переселиться на Ахульго из своих аулов, находившихся в опасной близости от ханских владений. Многие ушли к родственникам и кунакам, но те, кто горел желанием бороться, приходили сюда. Возвращались на Ахульго и те, кто уходил, чтобы закончить осенние