Ахульго. Шапи Казиев

– не скатерть-самобранка, чтобы реки денег всякий раз исчезали в глухих ущельях Кавказа.

      Император наскоро проглядел бумагу и несколько разочарованно отдал ее своему флигель-адъютанту.

      – Изволите одобрить? – просил Чернышев.

      – Возможно.

      – Николай многозначительно взглянул на Чернышева и удалился со своей усыпанной орденами свитой, хотя сам, как и Граббе, носил только орден Святого Георгия, но выше классом.

      Наконец, военный министр обратил внимание и на генерал-лейтенанта.

      – Павел Христофорович! – расцвел он, обнимая Граббе.

      – Несказанно рад вас видеть.

      – Я тоже, граф, – пожал Граббе протянутую руку.

      – Как добрались? Как драгоценная ваша супруга? Детки радуют?

      – Благодарю, ваше сиятельство, – отвечал Граббе, не ожидавший такого участия.

      – Все в полном здравии.

      – Очень радс, очень радс, – сладко улыбался Чернышев.

      – А то, знаете ли, Кавказ…

      Александр Иванович Чернышев, генерал от кавалерии, был еще молодцеват. Он был бы совсем орел, если бы не предательские мешки под глазами – следствие дворцовых интриг и ночных похождений.

      – Государь разгневан, – перешел к делу Чернышев.

      – А монарший гнев – событие государственное, я бы даже сказал – политическое.

      – Я, собственно, не совсем понимаю, – сказал Граббе.

      – Верно, – согласился Чернышев.

      – Не все могут понимать нашего государя. Но я объясню. Велено покончить с Шамилем, если не покорится.

      – Давно пора, – кивнул Граббе.

      – Шалит, как изволили выразиться их императорское величество.

      – Дерзит! – поднял палец Чернышев.

      – Так вот и нам дерзкий человек надобен, – со значением сказал Чернышев.

      – Вы, Павел Христофорович.

      – Я?

      – Больше некому. Заступите на место Вельяминова… Достойное поприще, не правда ли?

      В дружеское расположение к нему Чернышева Граббе не верил. Но воля императора – совсем иное дело. Он лихорадочно соображал, как ему теперь следует себя поставить, но Чернышев не давал ему сосредоточиться.

      – Знали бы вы, любезный Павел Христофорович, каких трудов мне стоило убедить императора забыть прежние недоразумения…

      Чернышев с большим удовольствием засадил бы Граббе на гауптвахту. Стоило лишь перетряхнуть дело декабристов, в котором всегда отыщется новый предлог. Но фрейлина наплела что-то императрице про письмо своей кузины, что-де Граббе мечется, как лев в клетке, и с прискорбием взирает на неумелые действия кавказских начальников. Император к супруге прислушался.

      Чернышев пытался убедить императора, что Граббе – не та фигура: слишком прямолинеен. Но императору, вернувшемуся из поездки на Кавказ в дурном расположении духа, именно эта прямота Граббе и показалась необходимой для дела. Именно такой генерал, упрямый, с апломбом и непризнанием авторитетов, желанием