Ахульго. Шапи Казиев

крепости полковник Педяш предложил Хаджи-Мураду свою помощь, но гордый джигит отказался.

      – Это наше дело, – сказал он полковнику.

      – Я сам потолкую с мюридами.

      Про Шамиля он даже не упомянул, чтобы в Хунзахе не началась паника.

      Хаджи-Мурад уже подходил к аулу, когда увидел, что оттуда движется целое войско. Было темно, но сотни мерцавших в ночи факелов свидетельствовали о том, что Хаджи-Мурада ждет жаркая встреча.

      Хаджи-Мурад подал знак остановиться. Всадники замерли, и из ночи до них долетел гимн мюридов, двигавшихся на него с горы. Соразмерив силы и расположение противника, Хаджи-Мурад решил не искушать судьбу и велел поворачивать обратно.

      – Разве мы не нападем на них? – удивлялись нукеры, привыкшие, что Хаджи-Мурад не ведает страха.

      – Можно было бы и напасть, – ответил Хаджи-Мурад.

      – Но тогда будет резня, в которой мало кто уцелеет.

      – Тебе что, мюридов жалко? – удивлялись нукеры.

      – Мне жаль этих глупых людей, которые пошли за мюридами, – сказал Хаджи-Мурад.

      – А ханское стадо надо беречь.

      Он решил дождаться возвращения своих основных сил, а уж потом проучить бунтарей так, чтобы об этом вспоминали их дальние потомки. И еще он рассчитывал на то, что, упиваясь победой над самим Хаджи-Мурадом, Шамиль не уйдет и дождется его возвращения.

      Его нукеры вернулись только через день, сильно потрепанные и злые от того, что им не удалось захватить аул, вышедший из повиновения ханам. И таких аулов становилось все больше, несмотря на бахвальство Фезе, объявившего, что вся Авария им занята и приведена в надлежащую покорность. Фезе ушел, а вместе с ним ушла и мнимая покорность.

      Взбешенный Хаджи-Мурад, не дав своим людям передохнуть, повел их на Шамиля. Добравшись до аула, он отправил часть конницы в обход, а сам ринулся на аул во главе самых храбрых джигитов.

      Аул был взят. И он был пуст. Люди ушли к Шамилю.

      В кольцо на двери мечети было вложено письмо: «Если тебе нужны дрова, разрушь наши дома».

      Глава 7

      Когда Екатерина Евстафьевна Граббе узнала, что ее супруга безотлагательно вызывают в Петербург, у нее случилась истерика.

      – Я знаю, это все – Чернышев! – рыдала она, заламывая руки.

      – Этот злой демон!

      Граббе и сам так считал. Это началось еще в 1826 году, когда арестованного Граббе допрашивали по делу декабристов. Чернышев, бывший тогда генералом от кавалерии и членом Следственного комитета, сразу невзлюбил Граббе за его вызывающе независимое поведение. Но Граббе считал себя невиновным. Он не отрицал, что вступил в тайный «Союз благоденствия» и участвовал в его съезде в 1821 году. Тогда все бредили отменой крепостничества и свободами, которые они видели в Европе. И не последние люди были его друзьями по обществу, взять хотя бы Михаила Орлова, генерала, принимавшего капитуляцию Парижа. Или Федора Глинку, тоже героя войны и поэта… Не говоря уже о самом Трубецком. Но тогда съезд