Поколение одиночек. Владимир Бондаренко

под гитару. Лауреат многих литературных премий. Обозреватель газеты «Советская Россия».

      Женат. Живет в Москве.

Бабочки Александра Проханова

      Вдоль солнцевских кварталов криминальных,

      Церковных и кладбищенских оград

      Из дальних стран и местностей недальних

      Ко мне сухие бабочки летят.

      Средь зимних дач и перелесков марта

      Они мерцают ярче снегирей.

      Их собирает человек азарта

      Меж двух непримиримых лагерей.

      Превыше всех кремлевских истуканов

      И прихвостней крылами шелестят,

      Летят твоей метафорой, Проханов,

      Литотой и гиперболой летят.

      Мы никогда не сможем притерпеться

      К тому, что подло, пошло, тяжело.

      И легким стуком отзовется сердце

      Лимоннице, не взятой под стекло.

Александр Бобров

      Дорогой лирника. О песенной поэзии Александра Боброва

      Песни Александра Боброва я воспринимаю давно как часть своей жизни. Кому-то нужен Окуджава, кому-то Галич, а я из всей славной плеяды истинных творцов песенной поэзии выделил Александра Боброва. Может быть, сказалось сходство судьбы, сходство душ. То, о чем пел Александр Бобров под свою негромкую и неназойливую гитару, было близко и мне.

      Это какой-то загадочный, русский наш дар —

      Петь, если даже судьба нам наносит удары.

      Всех, кто не сдался и сердцем не сделался стар,

      Время добьет, но по-свойски зачислит в гусары.

      Вот этот его природный песенный оптимизм при достаточно нелегкой судьбе сдружил нас еще в семидесятые годы, когда мы вместе работали в «Литературной России». Мы еще общались в разных компаниях, еще не знали как следует друг друга, но была заложена в нас сигнальная система «свой» – «свой». Достаточно было услышать друг друга, ввязаться в спор на недельной итоговой планёрке, чтобы понять – на него можно положиться. И в этом знаковом, объединяющем нас с Сашей сигнале не было, как мгновенно подумали иные, ни обозначения нашей национальной принадлежности (Слава Богу, русских литераторов и в «Литературной России», и в московских литературных кругах вполне хватало, куда более решительно настроенных, чем мы с Александром), ни знакомого по армии обозначения единого землячества (землячество сблизило нас с Валентином Устиновым, Бобров же – певец Замоскворечья от нашего русского Севера был достаточно далёк), ни общих литературных кумиров (скорее иные из моих литературных кумиров того времени были далеки и даже чужды Боброву). Вернее, в нашей взаимной приязни было и первое, и второе, и третье. И общие литературные любимцы нашлись (тот же Аполлон Григорьев, к примеру), и русскую старину московскую ли, северную ли мы одинаково любили, и от русскости своей не отказывались, хотя и не кичились ею.

      Может быть, одинаковая любовь и преданность литературе? Не чиновный и не журналистский подход к простым смертным? Я давно заметил, среди моих и театральных, и литературных друзей, как правило,