Дети Арбата. Анатолий Рыбаков

два антипартийных выступления. Первое – вылазка Панкратова против марксизма в науке об учете, второе – выпуск тем же Панкратовым стенной газеты. Пособниками Панкратова оказались комсомольцы Руночкин, Полужан, Ковалев и Позднякова. Коммунисты и комсомольцы группы не дали им отпора. Это свидетельствует о притуплении политической бдительности.

      В праздничном номере газеты, – говорил Лозгачев, – нет передовой статьи о шестнадцатой годовщине Октября, ни разу не упоминается имя товарища Сталина, портреты ударников снабжены злобными, клеветническими стишками. Вот одно из них, кстати, написанное самим Панкратовым: «Упорный труд, работа в моде, а он большой оригинал, дневник теряет, как в походе, и знает все, хоть не читал». Что значит «труд в моде»?.. – Лозгачев обвел зал строгим взглядом. – Разве у нас труд «в моде»? Трудом наших людей создается фундамент социализма, труд у нас – дело чести. А для Панкратова это всего лишь очередная «мода». Написать так мог только злопыхатель, стремящийся оболгать наших людей. А ведь на прошлом партбюро некоторые пытались обелить Панкратова, уверяли, что его вылазки на лекции Азизяна, защита им Криворучко – случайность.

      – Кто это «некоторые»? – спросил Баулин, хотя он, как и все, знал, о ком идет речь.

      – Я имею в виду декана факультета Янсона. Думаю, что он не должен уйти от ответственности.

      – Не уйдет, – пообещал Баулин.

      – Товарищ Янсон, – продолжал Лозгачев, – создал на факультете обстановку благодушия, беспечности и тем позволил Панкратову осуществить политическую диверсию.

      – Позор! – выкрикнул Карев, студент четвертого курса, миловидный парень, известный всему институту демагог и подлипала.

      – Партийное бюро института, – закончил Лозгачев, – решительно реагировало на вылазку Панкратова и сняло газету. Это свидетельствует о том, что в целом партийная организация здорова. Наше твердое и беспощадное решение подтвердит это еще раз.

      Он собрал листки и сошел с трибуны.

      – Редактор здесь? – спросил Баулин.

      Все задвигались, разглядывая Руночкина. Маленький, косоглазый Руночкин поднялся на трибуну.

      – Расскажите, Руночкин, как вы дошли до жизни такой, – проговорил Баулин с обычным своим зловещим добродушием.

      – Мы думали, что не стоит повторять передовую многотиражки.

      – При чем тут многотиражка? – нахмурился Баулин. – Когда вы выпускали номер, она еще не вышла.

      – Но ведь потом вышла.

      – И вы знали, какая в ней будет передовая?

      – Конечно, знали.

      В зале засмеялись.

      – Не стройте из себя дурачка, – рассердился Баулин, – кто не дал писать передовую? Панкратов?

      – Не помню.

      – Не помните… Вас это не удивило?

      Руночкин только пожал плечами.

      – А предложение Панкратова написать эпиграммы удивило?

      – Раньше мы их тоже писали.

      – Вы понимаете свою ошибку?

      – Если рассуждать так, как товарищ Лозгачев, то понимаю.

      – А