Моторы гинеколога Суна. Петр Альшевский

Вы, ребята, от зависти все-таки не лопайтесь – достижение новых вершин подвластно и вам. С вашим-то пламенным тренером! Моих лыжных результатов он не повторил, но наставник он от Бога.

      Ткаченко. Чего о тебе не скажешь.

      Калянин. В мастера спорта международного класса я тебя не вывел. И не только я.

      Ткаченко. Ты говоришь это с тем, чтобы меня принизить? Совесть у тебя есть?! В мои лучшие, молодые годы меня тренировал ты! Потом у меня были и иные тренеры, но мой расцвет пришелся на тебя! И какую же кучу медалей мы с тобой загребли? Малюсенькую! Должное я тебе отдаю – ты со мной не филонил. С завтрака и до обеда, с обеда и до ужина, на лыжне и в спортзале, я и со мной ты… но победы-то к нам так и не пришли!

      Калянин. Прекрати ты квасить не в двадцать восемь, а года в двадцать два, чего-нибудь бы мы с тобой зацепили. Не при твоих ребятах будет сказано, но употреблял ты для твоей карьеры убийственно… к воздуху, что тебя окружал, я раз принюхался и ощутил, что и он алкоголем пропах – ты от того места уже отошел, а он все пахнет. И не после отбоя! Перед утренней тренировкой. Ему бы уже мускулатуру разминкой прогревать, а Виктор стоит. Пиво сосет.

      Луфанов. Нас бы тренер за это зарыл.

      Блошигин. Бутылку бы прямо через штаны засунул.

      Калянин. Он с вами строг. Ну а я вашему будущему тренеру лишь сказал, что похмеляться надо дома.

      Ткаченко. Ты махнул на меня рукой. Механически работать со мной продолжал, но в мой прорыв не верил.

      Калянин. А теперь нас связывает дружба.

      Ткаченко. Как лыжника ты меня в немалой степени закрыл, а на следствии прикрыл. Очень своевременно и крайне по-отечески.

      Блошигин. На вас, тренер, что-то хотели повесить?

      Ткаченко. Для дачи показаний меня вызывали. На спортивной базе, в корпусе, где я жил, зарезали бобслеиста Куньковского, с которым в ночь преступления выпивал я. На меня подозрение, естественно, и легло. Если бы не Петр Палыч, алиби бы у меня не нашлось, но он сказал, что ночь я провел у него. И его слова перевесили… был свидетель, саночник Чубин, говоривший следователю, что видел меня у Куньковского. Дело строилось на его свидетельствах. Но Петр Палыч внушил прокуратуре, что Чубин доверия не заслуживает, и обвинения с меня сняли.

      Луфанов. И что же, Петр Палыч, вы им про Чубина наговорили?

      Калянин. Намекнул, что он сидит на мешающих наблюдательности таблетках.

      Блошигин. Галлюциногенах?

      Калянин. Он саночник. По желобу-то ездить, что занятного? Ляжешь и на мышечных рефлексах едешь себе и едешь, а голове тоска. И саночник принимает – идет прием. Прием! Прием! Я на санях, а кто во мне? По наклонной улице с одностронним движением я буду съезжать, не дожидаясь ответа! Происходящим я наслаждаюсь!

      Блошигин. Его сознание он оздоровил. Но это не наяву, а в ваших, Петр Палыч, фантазиях. Информацию вы запустили, но что у вас для следствия было фактического?

      Калянин. Таблетки.

      Блошигин. Вы их ему подбросили?

      Калянин.