Мертвый. Игорь Евгеньевич Журавлев

бодро подскочил Артем и подбежал к кормушке, надеясь, что принесли передачку.

      Но это была спецчасть. На крышку кормушки легла официальная бумага и женщина в кителе цвета хаки произнесла:

      – Дмитриев Артем Игоревич, ваша статья переквалифицирована следствием со 104-й УК РСФСР, на статью 102-ю УК РСФСР, пункты «б», «г», «з». Распишитесь здесь и здесь.

      Артем еще ничего не понимая, но уже холодея от страха, расписался, где было велено. Один экземпляр оставили ему и кормушка захлопнулась.

      В камере повисла тишина. Все слышали, что сказала работница спецчасти. Артем деревянным голосом спросил:

      – А где у нас УК?

      Чья-то рука сбоку вложила в его руку тоненькую книжицу. Артем раскрыл кодекс на статье 102 и прочитал вслух:

      – Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. Пункт «б» – из хулиганских побуждений. Пункт «г» – совершенное с особой жестокостью. Пункт «з» – убийство двух или более лиц.

      – Это «вышка», точняк, – прозвучал в тишине чей-то голос.

      – Не каркай! – резко оборвал его другой грубый голос.

      Артем молча забрался на шконку5, повернулся лицом к стене и натянул простыню на голову. Хотелось выть и он зажал простыню в зубах, изо всех сил сжав челюсти. В голове билась мысль: «что делать?» и еще почему-то: «спасайся, кто может». Но как же ему спасаться? Он вообще никто, знакомых в высших кругах, родственников там, у него нет. Родители – обычные работяги. Но как же так? Не могут же его расстрелять, правда? Не может же быть, чтобы его не стало? «А ничего, что не стало тех, кого ты убил?» – жестко прозвучало в голове, и он застонал сквозь зубы.

      Глава 4

      Суд прошел как во сне. Он даже не услышал толком слова приговора. Лишь когда конвоиры стали надевать на него наручники, до него стало что-то доходить. Наручники в СССР надевали только тем осужденным, кто был приговорен к смертной казни. Артем быстро глянул в зал и увидел падающую в обморок мать и подхватывающего ее отца с черными кругами под глазами. Взглянул в лицо конвоиру и одними губами спросил: «расстрел?». Тот только кивнул и зачем-то пожал плечами: мол, я ни при чем.

      Потом время словно понеслось вскачь: снова КПЗ, где он теперь уже в отдельной камере. Потом этап в «столыпинском» вагоне до Ленинграда – тоже в отдельном купе, воронок до «Крестов», камера-одиночка в специальном крыле тюрьмы. Лишь в нескольких тюрьмах СССР приводили смертный приговор в исполнение. Одна из них – ленинградские «Кресты».

      Несколько камер в самом конце коридора были отделены специальной решеткой – камеры смертников. Сама «хата», как здесь говорят, крохотная, две шконки одна над другой, но Артем в ней один, верхняя пока свободна. У двери унитаз как в общественном туалете – железный, вделанный в цемент пола, рядом – раковина. Под окном крохотный железный столик, опять же, вцементированный в пол. Окно, с несколькими рядами решеток разного размера и видом на соседнюю сплошную стену. Последнее его пристанище не земле. Но Артем был готов сидеть здесь всю жизнь, поскольку очень хорошо понимал, что выход из этой камеры означает для него только одно – смерть.

      Нет,

5

Шконка (феня) – кровать.