Тени нашего прошлого. История семьи Милтон. Сара Блейк

ей, – с сарказмом сказала Хейзел.

      – В тридцатые такое можно было себе позволить.

      – Богатые и белые могли. Был самый разгар депрессии, – парировала Хейзел.

      В голосе Хейзел слышался вызов. Эви внимательно посмотрела на нее:

      – Справедливо.

      Хейзел перевела взгляд на фотографию.

      – И помогло?

      – В чем?

      – Остров сделал ее счастливой?

      Эви задумалась. Счастливая – не то слово, которое подходило для описания ее бабушки Китти Милтон. Но так же не подходило слово печальная, раздражительная или какое-либо другое прилагательное, способное пустить рябь по глади пруда. «Удовлетворительно», – говорила довольная бабушка Ки. Такая гармоничная.

      – Сделал, – ответила Эви.

      Хейзел кивнула, не отрывая взгляда от Китти и Огдена.

      – Все эти люди внутри нас, – тихо сказала она. – Неудивительно, что эта страна в заднице.

      Эви замерла:

      – Что это значит?

      – Внутри тебя сидят эти двое, которые могут уплыть на яхте и купить остров, пока в стране свирепствует ку-клукс-клан, а семнадцать миллионов людей не имеют работы…

      – Боже, они же не были Бурбонами, – перебила ее Эви.

      – Но этого и не требовалось, правда? – Хейзел говорила тихо, прижав ладони к пояснице.

      Эви с трудом подавила желание сорвать фотографию с веревки, спрятать ее от глаз коллеги.

      – А ты? – осторожно спросила она. – В тебе кто сидит?

      – Невидимки. – Хейзел повернулась к ней. – Все, кого эти двое не замечали.

      Эви смерила ее долгим взглядом.

      – «И вместе им не сойтись»?

      Хейзел не улыбнулась.

      – Как когда, – ответила она. – Но прошлое всегда с нами, и никто не может сказать, когда оно всплывет, правда?

      Эви покачала головой:

      – Нельзя так упрощать. Ты понятия не имеешь, какими были эти люди…

      – Нельзя? – Хейзел повернулась к ней. Две женщины смотрели друг другу в глаза.

      Они провалились в пропасть, которая часто разверзалась между ними. Белая. Черная. Эви выдохнула.

      – Ладно, Хейзел. О чем ты хотела посоветоваться?

      – Это может подождать.

      – Нет. – Эви хотелось избавиться от этого неловкого молчания. – Рассказывай.

      – Ладно, – кивнула Хейзел, подошла к креслу и приступила к делу: – Это для фестшрифта. В честь двадцатипятилетия я собираюсь немного переосмыслить твою «Затворницу».

      – Вот как?

      – Немного, – повторила Хейзел непринужденно, но решительно.

      – Продолжай.

      – Твою интерпретацию молчания.

      Эви ждала.

      – А что, если власть затворницы определяется не молчанием, как ты предположила, а выбором мужа?

      – Это как?

      – Попробуем прочесть клятву затворницы буквально. Когда она становится невестой Христа, то заключает выгодную партию. Очень выгодную.

      Идея о замужестве как источнике власти красной нитью проходила через феминистский дискурс последнего двадцатилетия.