Мозаика чувств. Юлиана Аверкиева

Тол Бабай как сказано было, а перемен никаких не чувствует. Может, неправильно что-то? Проделал еще раз, а результат тот же. Глядит на него Дед Мороз, в усах улыбку прячет. Догадываться и Тол Бабай начинает: ведь нет у него больше Плохого Настроения! Развеяла грусть-печаль дорога дальняя, погода славная да встречи дорожные, а пока шел до Деда Мороза, остатки выветрились. Понял Тол Бабай, что теперь-то уж не попадется Плохому Настроению под руку. Сказочные путешествия да посиделки и общение с друзьями его на раз-два прогонят!

      Жена генерала

      Иннокентий Степанович пьет кофе. Смакует, на какое-то время задерживает золотую жидкость во рту, стараясь продлить наслаждение. Он сидит, откинувшись в широком кожаном кресле, задрав голову к потолку, и жмурит глаза всякий раз, как отпивает небольшой глоток из маленькой изящной чашки. Все остальное в его кабинете, включая фигуру самого Иннокентия Степановича, настолько велико и значительно, что крохотная чашка кажется здесь чем-то случайным, игрушечным. Иннокентий Степанович осторожен: боится пролить ненароком излюбленный ирландский кофе, подаренный одним из осведомленных просителей. Берет двумя мясистыми, покрасневшими от контакта с горячей чашкой пальцами тонкую ручку и подносит ко рту.

      М-м-м, изумительный вкус…

      Сквозь тяжелую пелену сливок накатывают сладость, горечь – по синусоиде. Глаза, подернутые поволокой блаженства, рассеянно скользят по кабинету. Сегодня – один из тех теплых осенних дней, когда солнечному свету радуешься, будто видишь его в последний раз. Иннокентий Степанович мечтательно качает головой. Продлить бы этот миг – но сколько дел, сколько дел!.. Он с тупым раздражением трет виски пальцами, еще хранящими тонкий кофейный аромат.

      Раздается деликатный дробный стук в дверь. В кабинет заглядывает секретарская голова.

      – Иннокент Степаныч, – как обычно, проглатывает от напряжения окончания слов. Боится, чертяка! – тут это… посетительница на 11 пришла…

      Погрустнев в лице и нехотя отодвинув от себя чашку с оставшейся на донышке гущей напитка, Иннокентий Степанович небрежно махает рукой: зови!.. Секретарская голова скрывается; из-за двери доносится его нарочито деловой тон: «Проходите-проходите, вас готовы принять».

      В проеме показывается приземистая полнотелая женщина. Красноватое лицо, будто после недолгой зимней прогулки, имеет вид неопределенный – растекшийся, как яйцо на сковороде. Волосы цвета заветренного сыра распушились во все стороны. Брови дугой – грустные, удивленные, всему лицу придают какое-то детское выражение; не брови – один большой вопрос: как? почему? за что? И глаза – водянисто-голубые, как если бы на свежий мазок небесной краски брызнули воду кисточкой и круговым движением раздули небольшой шлепок.

      Вера Алексеевна невольно съеживается, становясь еще меньше. Кабинет-то какой… Взгляд падает на затертое платье цвета песка, неуклюже смотрящиеся туфли в походных шрамах. Она делает пару неуверенных