У всякой драмы свой финал. Валерий Пушной

чуть наклонил голову, словно ответил, что он понимает своего собеседника и восторгается актрисой, которая сейчас украшает всю их компанию.

      Человек произнес свои слова, как будто написанные для него в сценарии и уже хотел отойти, как вдруг спохватился:

      – Я же не представился, Глеб. Дорчаков Антон Антонович. Главный режиссер театра, в котором блистает Ева Нарлинская, – подошел к Ольге, поцеловал ей руку, внимательно посмотрел на нее и произнес, глянув на Глеба и не выпуская ладони Ольги. – А она у вас прелесть. Прелесть. Прелесть. Она бы тоже могла блистать в нашем театре, если бы не было Евы.

      Чувствуя, как щупальца Дорчакова легонько поглаживала ее пальцы, Ольга улыбнулась и удивилась, как он тонко умеет льстить.

      Женщинам нравится такая лесть. Особенно, когда у них внезапно обнаруживают таланты, каких на самом деле может вовсе не быть. Психолог. Интересно скольким женщинам в своей жизни он говорил подобные слова? Наверно, многим, и, возможно, даже очень многим.

      – Я не вижу в себе такого таланта, – сказала она в ответ.

      Дорчаков с удивлением перевел взгляд на нее и мягко произнес:

      – Разве я что-нибудь говорил о таланте? Чтобы блистать, – усмехнулся он, – не обязательно иметь талант, надо иметь совершенно другие данные, и у вас они есть. Ольга не стала уточнять, о каких данных говорил Дорчаков. А тот, прежде чем отойти от нее, добавил полушепотом, приблизившись к уху:

      – Для того чтобы в театре мгновенно стать примой, надо мгновенно стать близкой главному режиссеру.

      Ольга продолжала улыбаться, она прекрасно поняла Дорчакова, вот только он не понял, что такие кульбиты не про нее.

      Дорчаков отпустил ее руку и, уже отступив шаг в сторону, задержался еще и негромко закончил диалог словами:

      – А что касается таланта, то талант пусть сам бьется лбом о стену и пробивает себе дорогу! – и отошел от Ольги.

      Нарлинская взяла под руку третью спутницу. Это была высокая женщина с волевыми даже мужскими чертами лица, на ней надет был строгий брючный костюм неопределенного темного тона. По лицу у нее плавала, как рыбка в аквариуме, улыбка, которая появлялась то справа, то слева от губ, то в правом, то в левом ее глазу. Глеба это немного поразило, хотя на своем веку ему приходилось видеть всякое. Ева прижала голову к ее плечу:

      – Познакомьтесь, Глеб, это моя самая сильная и единственная привязанность помимо театра. Она для меня вместо отца и матери, и всех остальных. Она первая разглядела мой талант и обратила на меня внимание Антона. Все мои успехи я посвящаю ей. Она достойна самых высоких слов и самого большого уважения. Она нянчится со мной, как с ребенком, и я безумно люблю ее за это.

      Женщина решительно прервала речь Нарлинской, нагнула голову и грубоватым мужским голосов коротко и сухо представилась Корозову:

      – Думилёва Евгения Павловна! – не сказала больше никаких слов и Нарлинская тоже не посчитала необходимостью, дать другие пояснения.

      Думилёва подошла к Ольге, окинула