У всякой драмы свой финал. Валерий Пушной

находился дома, когда к нему приехал отец. Продолжительный звонок в дверь заставил парня подняться с мягкого дивана и открыть. Отец вошел в квартиру хозяйским шагом и сразу с порога обрушился на него с вопросами:

      – Почему от тебя нет ни слуху, ни духу? Не звонишь, на звонки не отвечаешь, как будто ушел в глубокое подполье. Или опять где-нибудь что-то натворил?

      Он стоял перед отцом, как провинившийся школьник, не выучивший урок, который давно уже должен был знать назубок. Худощавый и стройный. Сквозь приятность его лица проглядывала нервическая вспыльчивость и безоглядность в поступках.

      Его отец, напротив, был несколько обрюзгший, но с властным лицом и такими же повадками. Впрочем, чуть обвислая кожа щек и подбородка не портили его. Это было неким дополнением к его седеющим вискам. Создавало определенный шарм общей картине внешности. Вперед выдавался небольшой живот, но для его роста это было нормально, даже делало фигуру более внушительной. Он продолжал спрашивать:

      – Почему молчишь, как в рот воды набрал, или в горле у тебя заморожены связки?

      После событий около театра и потом в подъезде, Роман все это время отлеживался на диване. От удара по голове получил сотрясение мозга, у него кружилась голова, его тошнило, но в больницу не пошел, вызвал знакомого врача на дом и тот прописал ему все, что требовалось.

      Он лежал и тупо смотрел в потолок, пока люстра перед глазами не начинала кружиться, качаться, подмигивать лампочками и даже вытанцовывать черт знает что. Он закрывал глаза, потом снова открывал, и если после этого люстра опять выкидывала коленца, он отрывался от подушки и садился, опустив ноги на ковер. Мебель в комнате вела себя строже, не танцевала и не кружилась, но слегка меняла формы и обволакивалась туманом. Роман встряхивал головой, чтобы разогнать туман, и шел в ванную комнату, освежал лицо водой.

      Когда немного оклемался и окончательно оторвал голову от дивана, все равно никого не хотел видеть и ни с кем не хотел говорить даже по телефону. Настроение было отвратительное.

      Слоняясь по просторной квартире из угла в угол, он не находил себе места, не находил себе занятия, мысли в голове перемешались. Они то будоражили его, то успокаивали, то мозг вообще освобождался от них и тогда Роман чувствовал полную пустоту в голове, какой-то вакуум. Садился за стол и начинал бездумно барабанить пальцами по столешнице.

      Или подходил к окну и сквозь тюль смотрел в небо. Там плавали облака, всякий раз новых форм. В каждой форме он искал, на что она похожа, иногда так увлекался, что забывал обо всем на свете. Мог целый час напролет стоять у окна и смотреть на облака. Когда находил сходство с чем-нибудь, начинал улыбаться, как будто сам нарисовал эту картину на холсте.

      Иногда брался за книги, устраивался за столом, пытался вчитываться в одну в другую, не получалось, листал, смотрел пустыми глазами, закрывал и отодвигал.

      В один из таких дней позвонил Еве, но ее телефон не ответил. Он позвонил в театр, спросил работает ли Нарлинская, и когда услыхал, что она играет в спектаклях, еще больше замкнулся. В душе появилась боль, ведь Ева не пришла узнать, что с ним,