Книга снов. Нина Георге

халаты и трубки, слышу звуки приборов и чувствую твердую поверхность каталки.

      Я… здесь!

      Пожалуйста, хочу я сказать, я здесь!

      Никто не замечает меня.

      Только мой сын.

      Кто-то держит меня за руку, и я узнаю форму пальцев, мягкость кожи, упругость плоти под ней. Я знаю эту руку, это рука… Эдди!

      Держи меня, Эдди! Я не хочу умирать, прошу тебя, не отпускай меня!

      Потом я вижу себя самого.

      Я вижу себя в отражении металлической штанги, на которой висят две капельницы. Вижу свое лицо, оно перекошено, голова разбита. Вижу, как мой взгляд стекленеет, становится безучастным и жестким, и я ухожу в себя, исчезаю в глубине.

      Эдди! Держи меня! Не отпускай!

      Она крепко держит меня, я хочу подтянуться обратно, к ее руке, в палату, в жизнь, но у меня нет сил.

      Потом происходит нечто непостижимое.

      Ее рука отпускает меня!

      И я падаю в бездонное.

      И надо мной, далеко-далеко наверху, что-то смыкается. Огромная пластина, похожая на тонированное оконное стекло, в то время как я все тону и тону, теряюсь в себе самом. Эта преграда покрывает все, море затягивается темным, прочным, непроницаемым слоем льда или стекла, который отрезает меня от мира.

      Кажется, она все выше и выше, а я скольжу все дальше вглубь, исчезают цвета, звуки, запахи.

      Безмолвное отсутствие всего живого в этом… антимире.

      Эдди не любит меня больше.

      Она не любит меня больше, плачет мое сердце, которое уже не бьется.

ЭДДИ

      Доктор Сол выставил нас.

      – Отведите их в часовню! – велел он.

      Вот мы и сидим тут, в самом спокойном больничном помещении. Здесь тихо, как на морском дне.

      Мальчик съежился в моих руках, глаза закрыты, большие пальцы теребят указательные, он без устали повторяет это движение и что-то шепчет.

      Я держу его – такое чувство, будто его голова и мои руки созданы друг для друга.

      Хочу сказать ему, что его отец сжал мне руку перед тем, как я отпустила его, чтобы подхватить его сына.

      Сейчас скажу ему об этом. Сейчас.

      Его зовут Сэм. Он сын Генри.

      У Генри есть сын.

      Я держу его, сына Генри, из жизни, о которой я ничего не знаю. Меня переполняет ощущение чуда, такое же чувство возникает, когда я беру на руки новорожденных деток друзей или коллег из издательства. Ощущение чуда оттого, что появилась такая маленькая, полная сил жизнь. В подобные моменты всегда понимаешь, что хоть это существо и крохотное, но абсолютно полноценное.

      Сэм что-то шепчет, снова и снова, и наконец я разбираю, о чем он просит: «Вернись!»

      Я присоединяюсь, сначала беззвучно, потом тоже начинаю шептать:

      – Вернись!

      Мы просим, пока наши слова не начинают звучать в унисон, мы обращаемся к нашим отцам:

      – Вернись! Вернись!

ЭДДИ

      Я закрываю глаза и прижимаю мальчишку к себе еще крепче.

      «Папа, – думаю я, – помоги мне!»

      В этот раз я не подавляю ощущения, будто его руки лежат у меня на плечах. Как той ночью, когда он ушел из этого мира.

      Когда