Бог бабочек. Юлия Пушкарева

Кирилл, усиленно набирая кому-то (всё той же Лене?..) длинное сообщение.

      – Всё, Юля, ложись баиньки. Утро вечера мудренее, завтра верну я тебе телефон… – потягиваешься и бесцеремонно стаскиваешь с Кирилла одеяло; тот не реагирует. Потягиваясь, лежишь всё на том же боку – и тут до меня доходит.

      Неприкосновенное укрытие. Теперь я завожусь всерьёз – увы, во всех смыслах.

      – Он у тебя в кармане, да? Отдай! Ну, Дима, ну, пожалуйста!

      Снова подхожу к дивану. Ты беззвучно смеёшься; твои глаза блестят непроницаемым блеском – как у змия, предлагающего Еве яблоко, – и в них отражаюсь возмущённая, растрёпанная я.

      – Так забери.

      Дразнишь меня?

      – Отдай. Я серьёзно.

      – Я тоже. Забери. Боишься, что ли?..

      Почему-то до конца меня разъяряет именно это издевательское, снисходительное «боишься» – как к заигравшемуся ребёнку. Хочу сделать тебе больно. Хочу ударить, а потом поцеловать в губы – прямо в бесстыже-хитрую улыбку, поедая твоё простуженное дыхание; плевать, что смотрит Кирилл.

      Рвусь к карману твоих штанов; ты со смехом откатываешься, заслоняясь одеялом; тащу в сторону одеяло, теряю равновесие и – падаю на тебя, прямо на твою грешную, провоцирующую наготу. Нависаю над твоим лицом, и несколько секунд мы просто смотрим друг на друга, захваченные сбоем программы.

      Совсем как в глупых подростковых фильмах. Но – почему-то их героев не раздирает на кусочки так же, как раздирает сейчас меня. Твой жар обжигает сквозь футболку и брюки; ты очень часто дышишь, и я ощущаю твоё дыхание своим животом; а ниже…

      Неужели ты и это спланировал?

      Рывком встаю и иду к своему матрасу. Нет, мне точно паршивее, чем было Клоду Фролло.

      Теперь и Кирилл видел, как меня колотит. Дорогие зрители, если кому-то что-то было непонятно – вот вам выстрелившее ружьё.

      – Юль?.. А телефон-то заберёшь?

      – Не заберу, – устало говорю я; твой голос хлещет в спину, как плётка. Не оборачивайся. – Оставь до утра, как хотел. Спокойной ночи.

      – Спокойной ночи! – вежливо отзывается Кирилл.

      Ты не отвечаешь.

      …Вскоре вся квартира затихает, но я лежу, даже не пытаясь уснуть. Не могу спать с тобой в одной комнате. Это чудовищное нарушение миропорядка; это выматывает.

      Серебристо-белый лунный свет заливает комод, телевизор, безделушки на полках; смотрю на всё это – и почему-то очень хочется плакать. Видимо, «Блудливая Калифорния» и охота за телефоном дотрепали мои и без того вытрепанные нервы. Я умираю от злости, и печали, и смятенного желания – умираю, а луне и тебе всё равно.

      Впрочем, вам и должно быть всё равно. А если и нет – смертному никогда не узнать об этом.

      Среди ночи от дивана вдруг доносится невнятный шорох. Ты встаёшь и на цыпочках крадёшься к матрасу, волоча за собой одеяло; луна вылавливает из темноты то твой локоть, то шею, то грудь; окаменев, я смотрю – точнее, чувствую, – как ты ложишься рядом, почти вплотную ко мне.

      – Дим? Ты чего?..

      – Не спишь? – шепчешь ты. Завернувшись в одеяло, поворачиваешься ко