Бог бабочек. Юлия Пушкарева

куришь, морщинки у тебя на лбу разглаживаются, а взгляд медленно светлеет. Так мне легче дышать.

      – Ты бы обязательно редактировала все тексты для этого альбома, Тихонова. – (Пускаешь облако ягодного дыма мне в лицо). – И рецензировала. Хочешь?.. Или, – (ухмыляешься на новой затяжке), – тебя бы смущали сплетни о том, что я трахаю своего рецензента и редактора?

      Твои губы изгибаются как-то иначе – очень тонко и нервно; в ложбинке над верхней поблёскивает влага. Твоя голая нога почти касается моего плеча, и я чувствую нездоровый, пьяный жар твоей кожи. У меня горят щёки, а сознание всё упрямее плывёт куда-то, отчаянно барахтаясь.

      Но я намерена утонуть.

      Жадно смотрю на тугую выпуклость, натянувшую твоё бельё, и подползаю ещё ближе.

      – Нет, мой господин. Конечно, хочу. Я бы гордилась тем, что помогаю тебе, и меня не смущали бы слухи.

      Взглядом спросить разрешения – кончиками пальцев провести по нежной горячей коже под пупком – прижаться лбом к колену… Я трезва, но плохо соображаю, что делаю. Тело подчиняется дурманящей слабости; ты хватаешь меня за волосы (выдох – удержать вскрик) и отдёргиваешь. Рывком спускаешь резинку своих трусов.

      – Как неискренне, Тихонова! Я тебе совершенно не верю, и мне мерзко от твоей лести. – (Делаешь паузу. Едкая смесь возбуждения и обиды захлёстывает меня – не даёт дышать, заливая лёгкие; хочу спорить, доказывать – но ещё сильнее хочу тебя. Как ты можешь думать, что я лгу? Ещё и сегодня, сейчас – зная, как я рвалась к тебе, зная, что я… Твой равнодушный взгляд, как оплеуха, приводит меня в чувство). – Я тебе не верю. Но, так и быть, можешь мне подрочить… Воспринимай это как милость. Цени это.

      Ослабляешь хватку на моих волосах. Исходя дрожью, прикасаюсь к нему – так, как ты объяснял. Бархатно, жарко – нереально; до сих пор трудно верить, что это на самом деле происходит с нами, со мной. Жадно ем взглядом то, как твоя плоть твердеет в моей руке, как всё больше теряет податливость и становится требовательной (в этом вы похожи), как…

      Критично нахмурившись, перекладываешь мой палец.

      – Не туда давишь. Я же объяснял… Да, вот так. Запрещу, если не будешь стараться!

      Мне неловко, обидно и страшно, но я поспешно чуть смещаю руку – и слышу твой удовлетворённо-протяжный вдох. Ты прикрываешь глаза – не до конца, они поблёскивают нечистой зеленью из-под ресниц; чуть откидываешься назад; твоё дыхание учащается. Мне уже не так важно, были ли недоверие и раздражение настоящими – куда важнее то прекрасное, жуткое, завораживающее, что мне дозволено пережить. Упруго прогибаешься в спине и шепчешь:

      – Быстрее… Быстрее двигай ручкой.

      Это ласково-покровительственное ручкой окончательно выключает меня. Сводит низ живота; я ускоряюсь так, что начинают ныть пальцы; не дышу, чтобы не завлечь в нашу вечность ход времени; снова доставить тебе эту радость – только бы, только бы, только…

      Одной ладонью хватаешь моё запястье, а другой сгребаешь в кулак волосы. О нет.